Правда, сегодня мы обсуждали «Пасхальный парад» Ричарда Йейтса — роман, принадлежавший к числу тех глубоко проникновенных произведений, которые поражают вас душераздирающими (и ошеломляюще точными) зарисовками психологического состояния человека.
— Я где-то читала, что Ричард Йейтс, помимо того что был алкоголиком, еще страдал и маниакальной депрессией, — сказала Люси.
— Не в его ли биографии, что вышла несколько лет назад и была восторженно встречена критикой? — спросила я. — Там говорится, что даже во время запоев — а он почти постоянно был в запое — Йейтс умудрялся вымучивать по двести слов в день.
— В творчестве он явно искал спасения от суровой реальности.
— Или, может быть, таким способом пытался осмыслить весь тот бред, что наблюдал в самом себе и в окружающих его людях. Знаешь, как называется его биография? «Беспощадная откровенность».
— Это, бесспорно, определяющее достоинство «Пасхального парада». В романе с шокирующей откровенностью показана несчастная судьба Сары и Эмили Граймз.
— И гениальность книги в том, что Эмили не изображена унылой или жалкой, даже после того как она спилась. Однако Йейтс четко дает понять, что сестрам, кроме самих себя, некого винить в собственных разочарованиях.
— Его гуманизм и понимание человеческой природы прослеживаются в каждой строчке. Как ты сказала, мы все знаем этих женщин, потому что они — отражение нас самих. Но знаешь, что думает сидящее во мне злое дитя: представь, если б эту книгу мы обсуждали в литературном кружке вместе с Нэнси Донован.
— Да уж… — протянула я.
Из-за Нэнси Донован мы с Люси и покинули литературный кружок, который обе посещали почти полтора года. Нэнси под пятьдесят. Она всегда улыбается, всегда дружелюбна, пока ты не скажешь что-то такое, что не совпадает с ее боговдохновенным видением мира. Да, Нэнси религиозна, она утвердилась в вере после перенесенных испытаний. Об этом она объявила в первый же день, как пришла на занятие нашего литературного кружка. И упоминала на каждом семинаре, который шел вечерами по четвергам полтора часа. Например:
— Как человек, ощутивший присутствие Господа в своей жизни…
Или:
— Я говорю как человек, чья жизнь изменилась после того, как я почувствовала Исцеляющую Длань Господа на своем плече.
На что Люси, наделенная насмешливым умом, ответила:
— А когда ко мне Иисус обратился впервые, я стояла в очереди в одном из банков Льюистона. И если Иисус и впрямь может снизойти до такой дыры, как Льюистон, значит, для человечества еще не все потеряно.
Также оказалось, что Господь шептал Нэнси на ухо в тот день, когда ей делали операцию по удалению матки, о чем она сочла своим долгом всем нам сообщить.
— Это означало, что у меня будет не семь детей, как мне хотелось, а только пять. И это трагическое известие… когда я осознала весь ужас… я бы не вынесла горя, если б меня неожиданно не поддержал Господь. Внезапно появившись, Он сказал мне, что я выдержу испытание и буду вечно жить в Доме Божием, если признаю Его своим Спасителем.
Все эти внутренние переживания Нэнси Донован и их взаимосвязь с Иисусом выплыли наружу (я понимаю, что во мне говорит злость), потому что в то время мы читали «Американскую трагедию». Встал вопрос о нежелательных беременностях, о том, что они приводят к убийствам, обставленным как несчастные случаи. Разумеется, Нэнси принялась поносить сторонников абортов и на все лады расхваливать своих пятерых отпрысков, говоря, что «те, у кого нет детей, лишены благословения Господа и…».
— Радуйтесь, что у вас так много детей, — сказала я, думая: ей ведь все известно про обстоятельства Люси. Известно и то, что политические взгляды Люси далеки от убеждений последователей «движения чаепития».[8]Унитаризм Люси Нэнси считала слишком прогрессивным, недоктринальным и двусмысленным в сравнении со своим евангельским фанатизмом. Она много говорила о «сострадании» и «христианской совести», а сама была ханжой, любила читать нравоучения.
— Вы думаете, я не благодарна? — возмутилась Нэнси.
— Я думаю, вы не должны кичиться тем, чего нет у других.
— Вы обвиняете меня в заносчивости? — спросила она.
Тут уж Люси не выдержала:
— Лора просто пытается вам объяснить, что нельзя ныть по поводу того, что вы не можете родить шестого ребенка, перед людьми, которые вовсе не могут иметь детей.
Воцарилась звенящая тишина. Потом Нэнси вскочила со стула, подошла к Люси и, плача, стала умолять ее о прощении, приговаривая, что она понятия не имела, какую боль причиняет, и что Господь, наверно, «очень сердится» на нее за то, что она «не думает о других» и…
Люси, надо отдать ей должное, высвободилась из объятий Нэнси и сказала просто:
— Извинения приняты, Нэнси.
— И спасибо, что подставили другую щеку.
Люси на мгновение оцепенела, потом, сердито глянув на Нэнси, ответила:
— Я не подставляла.
Чуть позже в тот же вечер — сидя в «Ньюкасле», куда мы с Люси обычно заходили выпить после литературного кружка, — мы с ней решили, что Нэнси Донован наконец-то довела нас до ручки и на семинары мы больше ходить не будем. Так начались наши собственные литературные диалоги, которые мы всегда вели в одной и той же угловой кабинке таверны (персонал настолько привык к нашим еженедельным посещениям по четвергам, что даже стал резервировать для нас один и тот же столик). С тех пор мы редко вспоминали о Нэнси, но сегодня Люси сама заговорила о ней.
— Наверно, я слишком сурово с ней обошлась, — призналась она после того, как заметила, что Нэнси долго разглагольствовала бы о распаде личности, если бы ей довелось обсуждать роман Йейтса.
— Ты меня знаешь, — сказала я. — Я в каждом стараюсь видеть хорошее. Но этой женщине ее собственная праведность застит глаза. И жестокая она.
— Это все так. Но тут в выходные я увидела ее в библиотеке. Она сидела в уголке у полок с романтической литературой и плакала. Я подошла, обняла ее, и Нэнси как прорвало. «Три дня назад моей младшей сестре диагностировали рак легких четвертой степени. Она живет в Массачусетсе. В Лоренсе — это такой унылый город. Разведена. Детей нет. Работает в местном „Таргете“. Денег хватает лишь на то, чтобы платить за квартиру. В жизни у нее две радости: любимые телевизионные шоу и сигареты. Знаете, что она сказала мне, когда вернулась от онколога? „Жаль, что я не верую в Бога, как ты. Через восемь-десять недель я предстану перед Господом — вот и все, что мне осталось, по словам доктора“».
