Мы идем рука об руку в сторону моего дома. Субботний вечер безветренный и теплый, отовсюду звучит смех и музыка. На мне тот самый полупрозрачный топ, и я чувствую себя в нем так, будто другой одежды никогда и не носила. Почему? Отчасти потому, что Максуэлл, увидев меня сегодня, шепнул мне на ухо: скорее бы ночь. Во-вторых, ласки его нежных рук открыли во мне массу скрытых талантов и я стала женственнее, смелее, даже, по-моему, сексуальнее. Наш роман только начинается, а представить нас врозь уже почти невозможно.
Максуэлл рассказывает о съемках прошлой сцены, я украдкой поглядываю на него и думаю о том, что теперь, надень он хоть трое самых невзрачных в мире очков и плюс к этому безбожно старомодный костюм — да что угодно, — для меня он все равно будет лучшим и самым красивым.
— Но ведь мы в Нью-Йорке, — договаривает Максуэлл. — Здесь не знаешь, чего ожидать.
Какое-то время идем молча. Меня так и подмывает прижаться к нему и до самого дома не отстраняться, но я не желаю казаться ему липучкой и дурой, поэтому лишь на миг кладу голову ему на плечо.
— Знаешь, ты спас нашу семью.
— В каком смысле? — удивленно спрашивает Максуэлл.
— В обыкновенном, — говорю я. — У меня налаживаются отношения с мамой. К тому же в скором времени я познакомлюсь и с ее теперешним мужем, и с папиной Ниной. Все благодаря тебе. — Шутливо пихаю его локтем в бок.
Он легонько толкает меня бедром, поддерживая игру. Оба смеемся. С моих губ слетает вздох облегчения.
— Я вдруг поняла, что в каком-то смысле мы всегда останемся семьей, — говорю я. — Маме и папе никогда не стать друг для друга чужими — из-за меня, из-за наших общих воспоминаний…
— Совершенно верно, — серьезным голосом, несмотря на расслабленность и игривый настрой, отвечает Максуэлл.
— К маме и Марку я пока съезжу одна, — произношу я, гадая, захочет ли Максуэлл составить мне компанию при знакомстве с Ниной. — Как ни совестно в этом признаваться, мне придется заново научиться общаться с матерью.
— По-моему, тебе лишь кажется, что придется чему-то учиться, — с уверенностью говорит Максуэлл. — На самом деле, вы обе прекрасно друг друга знаете. И, разумеется, любите. Все произойдет само собой.
— Дай бог, — бормочу я, ёжась от волнения. — А вот с папой и Ниной… — Внезапно умолкаю, вдруг подумав: а не рановато ли я собралась знакомить Максуэлла с отцом? Не спугнет ли его такая спешка, не подумает ли он, что это намек?
— Если хочешь, на встречу с ними поедем вместе, — предлагает Максуэлл. — Я буду тебя морально поддерживать.
— Да, это было бы здорово, — с благодарностью отвечаю я. — С тобой мне будет гораздо спокойнее.
Максуэлл негромко смеется.
— Интересно, как мы раньше обходились друг без друга?
С улыбкой пожимаю плечами.
Максуэлл останавливается посреди тротуара, поворачивает меня к себе лицом, берет за подбородок, многозначительно смотрит мне в глаза и шепчет:
— Лично я до тебя жил будто наполовину.
— Я тоже, — на удивление просто отвечаю я.
Полвоскресенья я кручусь в магазинных примерочных, проснувшись с мыслью полностью обновить гардероб. Теперь я больше не признаю сдержанные фасоны и неприметные расцветки. Отныне и навсегда обитателями моих шкафов станут облегающие платья, кожаные брюки, открытые топы и юбки с разрезами. Домой возвращаюсь почти в два и только успеваю сварить кофе, как в дверь звонят пять раз подряд. Элли! Последнее время мы общаемся редко. Она страшно занята, а я днем терплю Вайнону, а вечера посвящаю Максуэллу.
— У меня хорошие новости! — с порога объявляет Элли. Сразу видно, что она в прекрасном настроении.
— Замечательно, — говорю я, забирая у нее коробку с пирожными и направляясь на кухню. — Кофе будешь?
— Естественно. — Элли проходит за мной и садится на высокий стул у окна. — Твой Деннард тщательно просмотрел мои видеозаписи и долго-долго беседовал со мной.
— Правда?! — обрадованно восклицаю я, вспоминая о том, что каждый раз собираюсь, но всегда забываю спросить у Максуэлла, не изменилось ли его мнение об актерских способностях Элли.
— Представь.
Я наливаю кофе в две чашки и ставлю их на стол. Элли открывает коробку и кивает на пирожные.
— Сказали, низкокалорийные. С курагой и черносливом.
Я забираюсь с ногами на угловой кухонный диван.
— Низкокалорийные? Это очень кстати. — С моими новыми нарядами придется вдвое усерднее следить за фигурой.
— Ты что, на диете? — спрашивает Элли, закидывая ногу в высоком сапоге на соседний стул. Как ей только не жарко? На дворе лето, а она разгуливает в сапогах!
— Нет, я не на диете, но и не желаю доводить себя до того, чтобы пришлось мучить себя голоданием.
— Послушай-ка… — Элли прищуривается и внимательно меня рассматривает.
Я слегка краснею. Дело в том, что теперь я даже дома хожу не в свободных футболках и не в спортивных штанах, а в симпатичной майке и шортиках. Во мне родилась новая женщина, и ее жажда быть обольстительной не утихает ни днем, ни ночью.
— Ты теперь совсем другая, — замечает Элли. — Неужели это из-за него? — Она округляет глаза, выражая крайнее изумление.
— Да, именно, — не без гордости отвечаю я.
Элли издает удивленный возглас.
— Ну и дела… Кто бы мог подумать? Впрочем… — Она внезапно умолкает, но я, взволнованная мыслями о Максуэлле, не придаю этому особого значения.
— Ты лучше расскажи, о чем вы разговаривали. — Придвигаю к себе чашку и беру пирожное. — И что Максуэлл сказал насчет твоих записей, талантов и возможностей.
— По его мнению, я не безнадежна, — говорит Элли.
Усмехаюсь.
— Оценка не очень-то высокая.
— Лучше так, чем вообще никакой, — благоразумно и с оптимизмом произносит Элли. — Мы проторчали в студии, наверное, часа полтора, — говорит она, и, когда я представляю их сидящими наедине, бок о бок, еще и перед экраном, на котором Элли крутится полуголая, в моей душе шевелится намек на ревность, однако я мастерски уничтожаю его.
Ничего другого мне не остается: я влюбилась в человека, связанного с кино, и должна привыкнуть к мысли, что вокруг него всегда будет море хорошеньких женщин. В каком-то смысле это даже неплохо, по крайней мере я и сама буду стремиться выглядеть на все сто.
— Деннард надавал мне кучу советов, — рассказывает Элли, — указал на ошибки, о существовании которых я и не подозревала.
Какой он у меня порядочный, влюбленно раздумываю я. Выполнил мою просьбу, но мне об этом даже не заикнулся, а ведь мог же похвастать: вон я, мол, какой добрый и обязательный. Выкроил время, хоть и безумно занят, нашел нужные слова.
— По его мнению, я должна продолжить учебу, — говорит она. — И серьезно над собой поработать. Тогда, быть может, из меня еще выйдет толк. Еще сказал, что будет всегда рад помочь и, если затеет снимать второй фильм, подумает, можно ли подобрать для меня роль. А пока мне надо трудиться, трудиться и еще раз трудиться. — Она счастливо улыбается и откусывает кусок пирожного.
