Энни продолжала потихоньку брать книги из библиотеки Эльдона. Ночами она со свечой в руке незаметно пробиралась туда по коридору и всегда возвращала на место прочитанную книгу прежде, чем взять следующую. Ей очень не хотелось быть пойманной, поэтому она никогда не оставляла книги в спальне из страха, что Тэсс случайно обнаружит ее и ей придется давать объяснения. В этом случае ей неизбежно придется лгать, а этого ей тоже совсем не хотелось. Поэтому она прятала книги в комнате с детскими вещами, куда – не сомневалась в этом – никто никогда не зайдет. Там она читала, скрючившись на полу между двумя детскими колясками, и, когда заканчивала чтение, прятала книгу под матрасом в одной из них. Иногда, если у нее вдруг образовывался перерыв между делами, она забегала туда и днем, но главным образом ей приходилось читать ночью. Это было лучше, чем засыпать и каждый раз видеть страшный сон, оставляющий после пробуждения пустое и болезненное чувство.
Энни не пыталась каким-либо образом упорядочить свое чтение. Здешняя библиотека была настолько больше и разнообразнее дважды перечитанной ею небольшой библиотеки настоятеля их прихода на Портмен-сквер, что она просто не могла не воспользоваться этим преимуществом. Она сознательно старалась, чтобы ее чтение было как можно более разнообразным.
Кое-что в этой библиотеке, однако, огорчало ее. Почти все эти книги говорили о дальних странствиях, описывали далекие земли. Это было не случайное собрание книг, а хорошо организованный запас сведений, необходимых исследователю для подготовки экспедиции. Она помнила, что рассказал ей мистер Дашелл о своем неосуществимом желании стать путешественником. Целая стена книг, словно замерших в готовности служить страсти, которой не суждено осуществиться, – от этого веяло печалью.
Этой ночью, устроившись на своем обычном месте между колясками, Энни принялась за второй том объемистого четырехтомного толкового словаря Сэмюэля Джонсона – первый том она проглотила неожиданно быстро. Книга тяжелым камнем давила ей на колени, свеча у ее ног трещала, еле горела в пыльном воздухе комнаты. Но, отгоняя прочь тяжелые сны, чтение неожиданно облекло в словесную форму увиденное в ту пору, когда она младенцем лежала на краю дороги. То, чего из-за малолетства не сохранила ее зрительная память. Чему ей верить теперь?
Энни открыла словарь на статье «Сердце». «Основная часть, жизненно важная часть, сильнейшая или наиболее действенная часть чего-либо», – гласило объяснение, а ниже страницы было еще: «Внутренняя суть любой вещи».
Эльдон и Роберт Хилл выпивали в лондонском клубе Роберта. Назавтра Эльдону предстояло идти к Дунстану, и сегодня весь день он сам не свой бегал по улицам города, репетируя про себя свою завтрашнюю речь. Сейчас, сидя за столиком напротив Роберта, Эльдон попытался испробовать на нем свои аргументы.
– Чепуха, – ответил Роберт, прихлебнув бренди из стакана и вытягивая ноги в сторону камина, разожженного, потому что этот летний день был сумрачным и прохладным.
– Но все так и есть, – возразил Эльдон. – Неужели ты не видишь? Все дело в Хрустальном дворце![2]
Постройкой Хрустального дворца Англия того времени продемонстрировала всему миру свою индустриальную мощь и превосходство, так как в то время сооружение подобного здания было не под силу ни одному другому государству. Хрустальный дворец произвел большое впечатление на современников, в том числе на Н.Г. Чернышевского. По сути дела, это была первая в мировой истории постройка, которая еще задолго до Эйфелевой башни открыла новую, «индустриальную» эру в архитектуре.
– Чепуха, – повторил Хилл. – Хрустальный дворец! О, то был настоящий триумф!
– Хорошо, – сказал Эльдон, несколько уязвленный несговорчивостью своего друга. – Но я не вижу причины, почему одна и та же вещь не может быть одновременно и триумфом, и бедствием.
Эльдон был убежден, что именно Большая выставка, впервые состоявшаяся в Гайд-парке в 1851 году и с тех пор ежегодно повторявшаяся в Хрустальном дворце в южной части Лондона, виновна в том, что Дунстан захотел изготовить тематическую карту мира.
– Товары всего мира стали доступны обывателю и посредственности, – заявил Эльдон. – Кто, раз увидев тончайший китайский шелк, не захочет приобрести его для себя?
– Это всего лишь рынок, – ответил Роберт. – Но только в больших, чем обычно, масштабах.
– О нет, здесь другое, – упорствовал Эльдон. – Средний англичанин раньше никогда не видел большинства этих товаров и понятия не имел о местах, откуда их привезли.
Он вспомнил изящные очертания этого здания из стекла и стали, комнаты, полные драгоценных украшений, тканей и роскошной мебели. Турецкие ковры, вазы из нефрита, австрийские кровати из темно-полосатого палисандра.
– Выставка показала, что мир стал меньше, – сказал Эльдон. – Она дала им почувствовать его своей собственностью.
Если это и так, то Роберт Хилл не находит в этом абсолютно ничего предосудительного. Он пошевелил носками своих ботинок, посмотрел на них краем глаза. Элегантным движением поболтал бренди в своем стакане. В свое время он выставлял в Хрустальном дворце свои работы. Вспоминая, как удачно были развешаны и как хорошо смотрелись его картины в этих великолепных, насквозь пронизанных светом стеклянных комнатах, он испытал острый приступ удовольствия.
– Могу понять тебя в том смысле, что чрезвычайно трудно делать работу, которая тебе не нравится.
Это были все слова симпатии и сочувствия, которые у него нашлись для Эльдона. Готовясь к завтрашней встрече со своим издателем, его молодой друг был, конечно, сам не свой, но он-то, Роберт Хилл, сейчас чувствовал себя прекрасно и комфортно, смакуя бренди и свой успех в Хрустальном дворце. Конкретность удовольствия, которое он сейчас испытывал, не позволяла ему воспарить в те абстрактные сферы, где обитал Эльдон, – области слишком высокой морали и слишком возвышенных эмоций. Его молодой друг всегда словно в душевной горячке. Почему он не может просто жить и радоваться? Роберт печально вздохнул.
Отвернувшись, Эльдон смотрел на огонь в камине – посещение этого клуба не принесло ему никакого облегчения. Лучше было бы походить в одиночестве по Чипсайду, продумывая новые аргументы за то, что сердцеобразная карта мира нужнее карты золотых копей. Он искоса взглянул на своего друга: его изысканная внешность, холеное лицо, добротная и модная обувь, отлично сшитый свободный летний костюм источали благополучие. «Настоящий денди», – осуждающе подумал Эльдон. Как-нибудь он поговорит об этом с Изабель. Или нет. Пламя в камине выстрелило вверх снопом искр, словно разразилось аплодисментами. Лучше он обсудит это с Энни Фелан.
