Указав на песочного цвета домик с тремя окошками и с изящными, словно кружевными, балконами, гондольер объяснил, что это — la casa di Desdemona, про которую l’inglese Шекспир сочинил целую пьесу.
— Похоже, наш гид не на шутку оскорблен тем, что какой-то англичанин посмел написать о венецианской даме! — улыбнулась Жюли.
Адам заглянул в ее смеющиеся глаза и испытал несказанные облегчение и радость. Все будет хорошо, подумал он, и подмигнул своей спутнице:
— Воистину, верх самонадеянности!
Так, обмениваясь шутками, они проплыли мимо площади святого Марка и мимо Дворца дожей. Веселясь, словно дети, они ступили на широкую набережную. Затем вошли в вестибюль отеля, отделанный мрамором и застланный алым ковром.
Но когда за носильщиком закрылась дверь номера, Жюли непроизвольно вздрогнула. Молодые люди впервые остались одни. Собственно говоря, до сих пор им не доводилось оказаться наедине друг с другом в полном смысле этого слова.
Адам почувствовал нервозность Жюли, может быть, потому, что и сам ощущал нечто подобное.
— Жюли… — начал было Адам, собираясь заверить, что причин для беспокойства нет: он не обидит ее, не оскорбит ни словом, ни жестом. Но слова застыли на устах: ведь обещания эти — в лучшем случае полуправда! — Горничная сейчас поднимется.
Жюли облегченно перевела дух — итак, ему тоже неуютно!
— Ты ведь не это хотел сказать?
Их разделяла целая комната, но расстояние не играло роли.
— Я собирался успокоить тебя клятвами и уверениями, но побоялся солгать. — Адам на мгновение опустил взгляд. — Я не слишком-то в себе уверен.
Другая женщина испугалась бы подобной откровенности. Но для Жюли прямота значила куда больше, чем цветистые фразы, обеты и красноречивые увертки.
Глаза Адама казались сейчас скорее серыми, чем синими, — совсем как у старшего брата. В сердце всколыхнулась знакомая мучительносладкая тоска. И поскольку чувство показалось столь привычным, Жюли не распознала его новизны.
— Раньше все было так просто! — Адам рассеянно взъерошил золотистые волосы. — Когда же все усложнилось?
Жюли подошла к нему.
— С самых первых мгновений, Адам. Посмотри правде в глаза. — Жюли храбро улыбнулась, сдерживая непрошеные слезы. — Придется как-то справляться с ситуацией.
Адам криво усмехнулся:
— Моя матушка любила повторять, что нужно продолжать партию, какие бы карты не сдала судьба.
— Похвальный совет. Продолжая метафору, замечу, что в Ницце я пошла ва-банк. — Жюли досадливо поморщилась. — Впрочем, я уже говорила тебе, что для меня это отнюдь не игра. — Темные брови слегка изогнулись. — Помнишь?
— Помню. — Уступая искушению, Адам провел пальцем по ее щеке. — Боюсь, что слишком хорошо помню!
Он медленно притягивал Жюли к себе, давая ей шанс уклониться. Но она не воспользовалась им. Пульс его участился, сердце глухо забилось. Нежные губы приоткрылись ему навстречу, и Адам едва сдержал стон восторга.
Раздался стук в дверь. Молодые люди отстранились друг от друга, словно вспугнутые дети. Оба в равной степени ощущали смутное разочарование и горечь невосполнимой утраты. Горничная в белом переднике и чепце присела в почтительном реверансе. За ней по пятам следовал Янош.
Жюли направилась в спальню. Она знала, что ее уход весьма напоминает поспешное бегство, но заставить себя остаться не смогла. Мужчины проводили ее взглядами.
— Сколько раз я ругал ее, потому что отказывался поверить, будто она сможет ухаживать за вами лучше, чем я, — тихо сказал Янош, задумчиво потирая тощую, жилистую шею. — А она всегда относилась ко мне по-доброму. Я видел, что она сделала прошлой ночью. Черт меня подери, если это не было чудом! — Старик по-прежнему не сводил глаз с двери, за которой скрылась Жюли. Голос его понизился до шепота: — Она — святая?
Адам окинул взглядом преданного слугу.
— Считай, что так, старина. — Он похлопал Яноша по плечу. — Считай, что так.
Тихонько заскрипела дверь. Жюли постаралась дышать как можно ровнее. Измученное тело нуждалось в отдыхе, но сон не приходил. Гулкие удары сердца тревожили тишину, не давая сомкнуть глаз. Безусловно, Жюли знала, что однажды они с Адамом окажутся в одной спальне, но теперь, когда роковой момент наступил, она ощущала себя крайне неловко.
Кровать с бархатным пологом, закрепленным на резных столбиках при помощи золоченого шнура, отличалась внушительными размерами, однако Жюли почувствовала, как под тяжестью чужого тела прогнулся матрас. Зашуршали простыни. Натянулось одеяло.
Второй раз за день желание расхохотаться развеяло скованность так же быстро, как весеннее солнце растапливает апрельский снег.
Услышав приглушенное фырканье, Адам замер.
— Адам, если ты намерен присвоить одеяло, я прибью его гвоздями. Вот увидишь, прибью!
Оценив забавность ситуации, он рассмеялся во весь голос.
— Знаешь, — проговорил Адам, когда смех поутих, — могу поклясться, что такой, как ты, в целом свете не сыщешь!
Жюли всмотрелась в темноту. Различила она только смутные очертания мужского профиля. Внезапно ей отчаянно захотелось увидеть глаза Адама.
— Кажется, ты впервые сделал мне комплимент? — Затем зарылась лицом в подушку и пробормотала: — Пожалуй, я буду спать.
Уже задремывая, Жюли вдруг вздрогнула, вспомнив о прошлой ночи.
— Адам, пообещай мне одну вещь.
Тот нахмурился в темноте.
— Постараюсь.
— Если ночью тебе станет плохо, разбуди меня. Пожалуйста.
— Хорошо.
Жюли снова застала его врасплох. Он понятия не имел, что именно ожидал услышать, но только не эти слова.
— Обещаешь?
— Да, обещаю. А теперь спи.
Пружины еле слышно застонали — это Жюли повернулась на бок. Спустя несколько минут глубокое, ровное дыхание подсказало ему, что девушка и впрямь уснула.
Теперь глаза Адама привыкли к темноте, и вопреки здравому смыслу он приподнялся на локте и перебрался ближе к центру кровати.
Жюли мирно спала, подложив руку под щеку. Коса толщиной в ладонь упала на плечо и смутно темнела на фоне белоснежной простыни. Не в состоянии противиться искушению, Адам дотянулся и погладил пушистый кончик, стянутый светлой ленточкой.
Мягкие, шелковистые пряди… Ах, какие шелковистые! Ладонь его скользнула выше, за узкую полоску бархата, и сомкнулась. Мгновение — и он погрузился в чувственные мечты. Ему грезилось, как он расплетает пышную косу, перебирает в пальцах локоны… В крови вспыхнул пожар, однако Адам ощущал себя в полной безопасности, словно коса-талисман обладала властью уберечь от любого зла, даже скрытого в его собственной душе.
