— Тебе еще не поздно вернуться.
— Что? — Жюли резко обернулась к спутнику.
— Я не слеп, Жюли. Я вижу, как ты нервничаешь всякий раз, когда у нас спрашивают документы. Ты делаешься просто сама не своя.
— Страх перед публикой. — Она воинственно вздернула подбородок. — В Венеции все пойдет лучше.
Адам покачал головой.
— Ничего подобного. Город занят австрийцами. Солдаты на каждом шагу.
— Думаешь, я этого не знаю?
— А корабль, на котором для нас забронированы места, идет под австрийским флагом.
— Ты сошел с ума!..
— Другого выхода не было, — оборвал ее Адам. — Все остальные суда, курсирующие этим маршрутом, зафрахтованы для военных поставок.
Брови его ехидно изогнулись, и Жюли втайне порадовалась приступу раздражения.
— Пытаешься запугать меня?
Адам глубоко вздохнул, готовясь все отрицать, но не смог.
— Да, пытаюсь. — Он подался вперед. — Послушай меня! В Венеции велика вероятность того, что меня узнают. То же относится и к кораблю.
— Ты недоволен моими актерскими способностями? Я плохо играла свою роль до сих пор? — Жюли наклонилась к нему, лица их почти соприкасались. — Можешь ли ты, глядя мне в глаза, объявить, что я не оправдала ожиданий? Не запугивай — просто скажи правду.
Взгляд ее метал искры — достаточно жаркие, чтобы растопить лед в его душе. Как он нуждался в этом тепле! Но принять его не имел права…
— Жюли, ты превзошла мои ожидания во всех отношениях, — отозвался Адам, думая о минувшей ночи, когда она избавила его от мучительной боли, поставив под удар себя.
— В тебе говорят признательность и чувство вины. Вот почему ты так поступаешь. — Ее слова не были вопросом.
— Да, но это — только одна из причин. — Адам рассеянно посмотрел в окно, подбирая слова. Мимо проносились поля озимой пшеницы. — Мне не следовало принимать твою помощь. И брать тебя с собой тоже не следовало.
Жюли чинно сложила руки на коленях, словно образцовая ученица. Вот только глаза подозрительно поблескивали.
— Возможно, дорогой Адам, я и впрямь превосходная актриса, — промурлыкала она. — И воплощенная кротость, верно?
Он кивнул в знак согласия. А в следующее мгновение Жюли ухватила его за воротник.
— Я — воплощенная кротость, даже когда у меня руки чешутся придушить тебя твоим же шейным платком! — Теперь, когда начало было положено, слова полились с уст потоком: — Я сама решила поехать с тобой. Сама! И не в твоей власти запретить мне. Ты мне не отец и не муж… — Она перевела дыхание. — И не возлюбленный.
Поймав на себе изумленный взгляд Адама, — тот никак не ожидал от спутницы подобной вспышки! — Жюли с трудом подавила нервный смех. Какое облегчение — высказать все, что на душе, раз и навсегда оговорить условия!
— А, пропадай все пропадом! — Она весело и безудержно расхохоталась, уже не пытаясь сдерживаться. Эффект нравоучительной тирады был безнадежно испорчен!
Серебристый смех Жюли зазвенел в купе, и на Адама словно повеяло дыханием весны — впервые после затяжных зимних холодов. Он не сводил глаз с девушки. В душе его что-то дрогнуло, и, сам того не осознавая, Адам влюбился без памяти.
Звучала напевная итальянская речь, веселая разноголосица упрямо перекрывала лающую перекличку солдат в австрийских мундирах. В воздухе разливался чуть солоноватый запах зеленой воды. Мальчуган-разносчик с корзинкой хлеба насвистывал дерзкую песенку Герцога из оперы Верди «Риголетто». Седая старуха-цветочница мирно дремала под весенним солнцем.
Длинная вереница гондол покачивалась на волнах у самых ступеней. Гондольер в черных штанах и черной шелковой блузе, застегнутой на все пуговицы, склонился перед Жюли в церемонном поклоне и заботливо поддерживал ее, пока она не расположилась на скамье со всеми удобствами.
Адам завороженно наблюдал за Жюли. Вот она коснулась пальцем рубиново-алой бархатной обивки сиденья, затем провела рукой по резному борту, покрытому блестящей иссиня-черной краской. Она явно воспринимала гондолу как живое существо. Что она чувствует при помощи своих волшебных рук?
Умело орудуя веслом, гондольер отошел от пристани. Ладья заскользила по зеленой воде, черный нос гордо вырисовывался на фоне потускневших от времени зданий, выстроившихся вдоль канала. Жюли чуть заметно вздрогнула, и от пристального взгляда наблюдателя это не укрылось. Адам не сказал ни слова, но придвинулся ближе.
— Ты чувствуешь? — Жюли провела рукой по прихотливой резьбе золоченого орнамента.
— Что?
— Ну, все это черно-ало-золотое убранство… Красиво, не спорю, но мне чудится скрытая угроза. Эта гондола подходит сладострастным куртизанкам и шпионам в черных плащах и масках, плетущим коварную интригу. — Жюли тряхнула головой и рассмеялась: — Звучит ужасно глупо, но мне все представлялось иначе.
— А что подсказывало твое воображение?
— Я мечтала об этом городе с пятнадцати лет. Дочка наших друзей поехала в Венецию в свадебное путешествие, и я полгода воображала себя, плывущей по каналам в гондоле в объятиях возлюбленного.
Адам склонил голову набок, чтобы разглядеть ее лицо, скрытое полями шляпки. Жюли улыбалась, а ему почему-то вспомнилось утро, — неужели это было только сегодня? — когда она расхохоталась так заразительно. А он почувствовал нечто… наподдающееся описанию, недоступное разуму.
— Почему бы тебе не дать воли воображению и сейчас? — Адам прикусил язык, но было уже поздно.
Что за безумие! В сердце всколыхнулись гнев и боль. Он пытается заменить брата в фантазиях Жюли? Но Адам знал: если бы мог зачеркнуть сказанное, он не стал бы этого делать.
Долю мгновения Жюли реагировала только на звук голоса, такой спокойный и ласковый, что она непроизвольно приникла к плечу спутника. Даже когда смысл слов дошел до ее сознания, ей не захотелось отстраняться. Но, повинуясь велению разума, Жюли выпрямилась и отодвинулась к противоположному краю. С какой стати Адам предложил ей эту игру? И с какой стати ее так тянет уступить? Впрочем, она уже уступила! И даже не пыталась представить кого бы то ни было на месте Адама!
— Signori! — Тягостное молчание нарушил музыкальный речитатив гондольера. — Questo e il famoso mercato Veneziano. Это знаменитый венецианский рынок.
Молодые люди обернулись в указанном направлении, втайне радуясь возможности отвлечься. В узком пространстве между массивными каменными арками громоздились прилавки, заваленные рыбой, омарами, креветками и ранними овощами. Над водой разносилась звонкая перекличка голосов: торговцы вовсю расхваливали свой товар.
— А это… — гондольер указал прямо вперед, — мост Риальто.
По пути к гостинице он назвал путешественникам каждую достопримечательность, расписал в подробностях каждый дворец, рассказал немало занятных историй, каждая из которых утверждала славу Венеции.
