Она протянула руку и взяла Георгоса за ту руку, которая была ближе к ней. От ее неожиданного прикосновения он вскинул голову.
— Георгос, не печалься. Во всем этом есть хоть одно хорошее — мы с тобой подружились. Смотри, сегодня я ни разу не заикнулась и совсем на тебя не сержусь.
Он смотрел и смотрел на нее, так пристально и так долго, что у нее начало мутиться в голове. И тут до нее дошло, в чем дело. У нее уже нет ребенка Леонидаса и причин привечать ее в их доме больше не существует. Дружба немного запоздала.
Она отдернула руку, острая боль тревоги кольнула ее в сердце.
— Что? Что случилось?
— Ничего…
— Не притворяйся передо мной, Иви. У тебя все на лице написано. Что тебя вдруг обеспокоило?
— Я подумала… подумала, что же мне теперь делать? — горестно призналась она. — Где я буду жить?
— Как где? По-прежнему в Павлиди-холле, конечно.
— И вовсе не «конечно», Георгос. Больше нет причин жить у вас, больше нет причин быть твоей женой.
— Какую ерунду ты несешь! — Он встал и заходил по комнате, явно разволновавшись. Наконец остановился и поглядел на нее. Вчера ее бы затрясло от этой мрачной хмурости, но теперь она знала: Георгос совсем не такой, в шкуре волка жил ягненок, жесткая хватка скрывала нежное сердце.
— Мать из меня душу вытряхнет, если ты уйдешь от нас. И Эмилия с ней заодно. Ты осветила весь дом, Иви, словно весенний день после зимнего мрака. Ты не покинешь нас, я не позволю!
Иви не могла прийти в себя от этого неожиданного страстного взрыва.
— Когда ты совсем поправишься, можно подыскать тебе работу, — не останавливался он. — Или ты предпочитаешь поступить в университет? Ты успела сдать выпускные экзамены?
Иви кивнула, хотя ее школьные успехи не относились к предмету ее гордости. Она бы справилась с экзаменами лучше, если бы почаще бывала в школе. Она пропустила больше занятий, чем кто-либо в их классе.
— Ну тогда порядок. Больше не мели чепухи насчет ухода из дома. Должно быть, считаешь меня бессердечным ублюдком, если вообразила, будто я вышвырну тебя в такое время. Имей ко мне сострадание, Иви, прежде чем предполагать подобное. А если Рита все узнает? Тогда за мою жизнь и ломаного гроша никто не даст.
Иви улыбнулась в ответ вялой улыбкой, окончившейся зевком.
— Я просто эгоист, — спохватился Георгос, — напустился на тебя, когда ты, должно быть, до смерти хочешь спать. А ты тоже, хороша — сказала бы, чтобы я заткнулся и убирался.
Ей удалось еще раз слабо улыбнуться.
— Заткнись и убирайся.
Он подошел и поцеловал ее в щеку.
— А теперь спи. И не тревожься. Я присмотрю за тобой. Я обещал брату…
7
— Какой-то сумасшедший дом! — воскликнула Рита. — Можно подумать, что Рождество завтра, а не через неделю. Все кинулись сюда покупать подарки. Наверное, стоило пойти в какой-нибудь торговый дом подальше от центра. Погляди, Иви, вон кафетерий и есть свободные столики. Давай немного посидим. Меня ноги больше не держат.
— И меня тоже, — согласилась Иви. — Вот уж не думала, что покупка фотокамеры для Георгоса станет проблемой и что они такие дорогие.
Иви с Ритой пробились к столику у стены и уселись, радуясь, что можно избавиться от пакетов и дать отдых усталым ногам. Официантка поспешила к ним, с облегчением услышав, что они хотят только кофе с мороженым.
— Что ты волнуешься о деньгах, Иви, — заметила Рита, когда официантка удалилась. — Разве Георгос не открыл на твое имя счет для ежедневных расходов?
— Открыл. Чековую книжку я надежно спрятала в ящик комода в спальне.
Рита нахмурилась.
— Звучит так, будто ты ее еще не открывала.
— Так оно и есть. А зачем? Все, что я только могла пожелать из одежды и косметики, Георгос уже купил. Все полки в моей ванной заставлены туалетными принадлежностями. Всякий раз, как мы с Алис идем в кино, она платит за меня, а ты всегда настаиваешь на том, чтобы заплатить за все, что мы едим и пьем по субботам.
Это стало для них своего рода традицией — проводить субботы вместе. Иногда они просто отправлялись в Ритину квартиру, чтобы съесть там ланч и пару часиков поболтать, но чаще Иви сопровождала Риту в ее хождении по магазинам. Она, по мнению Иви, была просто магазиноманкой.
— Нет, честно, Рита, мне просто неловко от той суммы, которую определил мне Георгос. Это куда больше, чем я думала, даже когда ждала ребенка. Может, попросить Георгоса забрать часть денег?
— Бог ты мой, да ни в коем случае! — встрепенулась Рита. — Он ужасно разозлится. Он обожает думать, что должным образом заботится о тебе. И ему бы хотелось, чтобы деньги ты тратила.
— Но не на то, чтобы ему же покупать рождественский подарок, — не сдавалась Иви. — Это как-то странно.
— Тогда где же ты раздобыла четыреста долларов, которые только что истратила на камеру?
— Я их заработала.
— Заработала? Как?
— Глажкой.
— Глажкой?
— Ну да, я уговорила Эмилию платить мне за то белье, что она обычно отсылала. А потом я бросила в почтовые ящики на нашей улице рекламные объявления, составив конкуренцию местным службам глажки. У меня уже четыре постоянных клиента. За последний месяц это выходит в среднем долларов полтораста в неделю.
Рита смотрела на нее потрясенным взглядом.
— А Георгос об этом знает?
— Нет, не знает. И не должен знать. А то разозлится до посинения.
— Да нет, тут не посинением пахнет, — сухо заметила Рита. — Ты ведь, кажется, еще не видела его не слишком довольным.
— Это совершенно не то, смею тебя уверить.
— Не представляю, чтобы у того Георгоса, в кого он за последние месяцы превратился, взялись силы бушевать до посинения, до почернения или как там еще. Что с ним происходит, Рита? Он все еще переживает потерю брата и его ребенка? Алис очень переживает, я знаю. Ходит как в воду опущенная. Эмилия — единственный человек в доме, кто бывает бодр и весел. Я иногда злюсь на нее. Неужели им не приходит в голову, что мне тоже грустно, что я так же не, если не сильнее, ощущаю эту потерю? Состояние Алис мне еще понятно, в ее возрасте трудно меняться. Но Георгос — совсем другое дело. Он-то может собой управлять, а никогда не улыбнется, не засмеется, Домой приходит только есть, работать и спать. А когда разговаривает, еле цедит слова. И пьет не хуже сапожника. Эмилию это очень беспокоит.
— А тебя, Иви? — тихо спросила Рита. — Тебя разве не беспокоит? Тебя ведь волнует, что с ним происходит?
— Конечно! Я к нему очень привязалась. Хотелось бы, чтобы и он мог сказать это о себе.
Мне казалось, в ту ночь, когда я потеряла ребенка, мы начали понимать друг друга. В ту ночь он был таким нежным, Рита, и так поразительно меня поддержал. Я думала… В некотором замешательстве она покачала головой. — Я так обрадовалась, что мы наконец стали друзьями. Леонидас это бы одобрил. Но теперь… теперь я вижу, что никогда не стану другом Георгосу. Для него я просто объект, за который он отвечает, не более. И так будет всегда.
