– Пошли, – сказал я. Они повиновались. Из-за основания батареи я вытащил излюбленное лакомство Блаттеллы – конфетку «М&М». – Это мое. Я ее принес со старой кухни. Предлагаю сделку: если вы согласны мне помочь, мы это сейчас съедим. Но нужны мне или все, или никто. Решайте.
Все решил запах «М&М». Мы окружили ее и принялись бурить, громко чавкая. Челюсти у меня больше всех, так что я первым добрался до ядра. Остальные появлялись вокруг меня в порядке убывания возраста. На одну чудовищную секунду я представил нас чучелами, головами трофеев на стене гостиной цвета «М&М». Я встрепенулся, когда последний кусочек оболочки сломался и личинки ввалились внутрь с криками «Вперед!».
Мы вылезали осторожно, чтобы не переломать кончики крыльев о жесткую глазурь. Затем я повел нимф по столовой. Они изумлялись величине комнаты, где провели целую жизнь, – они никогда не видели ее целиком. Они съежились, впервые увидев полуденное солнце. Blatta. Сумеречники.
Мы преодолели коридор, перебрались через порог и вошли в шкаф. При виде аккуратно расставленных ботинок и туфель у меня заколотилось сердце. Я знал: в шкафу они не представляют опасности. Но все равно видел в них арсенал смертельного врага. Я чувствовал не только запах резины и кожи – еще пахло мелко толченным хитином и засохшей кровью Блателлы на подошвах.
Я взял себя в руки и поманил личинок, застывших на пороге; страх перед обувью у нас в генах. Я провел их между парой галош к задней стенке. Я не ожидал, что они так себя поведут.
– Вот он! – завопила седьмая нимфа. И метнулась к двери.
Я ее перехватил.
– Он не опасен, – сказал я. – Он мертв, как и обувь.
Седьмая вырывалась. Остальные забивались под ботинки. Мой ночной кошмар.
– Смотри.
Я отпустил нимфу и подошел к пылесосу. Я ступил в металлическую муфту, затем в шланг и вошел внутрь.
– Он умер.
– Скатертью дорога.
– Пошли отсюда. Я вылез наружу.
– Он вернулся, мать его! – закричала седьмая. – Невероятно! Он вернулся!
– Хвост свернут в кольцо. Люди его достают и суют в дыру в стене. Когда он не в дыре, пылесос безвреден.
– Ты над нами издеваешься, – сказала четвертая нимфа.
В электричество трудно поверить. Я прогулялся до конца шланга.
– Давайте на всякий случай около пасти толпиться не будем. Пойдем ему прямо в зад.
Я показал им дыру, где провод присоединялся к цилиндру.
– А он нас оттуда не слизнет? Так все животные умеют, – спросила четвертая.
Исключая хомо сапиенс, да.
– Посмотри, какой крошечный анус. А теперь посмотри, какая пасть. – Я показал на муфту и шланг. – Он нас не поймает.
– Он нас высрет, как дерьмо, – сказала седьмая. – Ну и прогулочка будет!
Они уже озлобились, но тут я получил неожиданную поддержку.
– Вперед! – сказала нимфа. Она помчалась по шнуру и исчезла в дыре. Секундой позже выглянула наружу: – Говна пирога!
Я думаю, стыд, а вовсе не гордость погнал внутрь остальных. Вскоре они уже благополучно обследовали цилиндр, совершенно завороженные смесью ароматов.
Айра панически боялся умереть от удара током и менял провода с розетками при первых признаках износа. («Пока не хочет превращаться в абажур», – съязвил однажды Оливер.) Насколько я знал, единственный в квартире провод, не покрытый изоляцией, – кусок шнура, тянувшийся в мотор пылесоса.
Для начала я отогнул выбившийся из шнура медный проводок. Четыре крупные нимфы помчались по кругу, выгибая проводок. Когда проволочка нагрелась, личинки принялись лизать лапки. Вскоре он оторвался.
Гладя на раздувшийся мусорный мешок, я содрогнулся, представив, каких пыток навидался пылесос.
–Давайте, давайте, ребята, тащите. У нас еще полно работы.
Мы протащили проволочку в дыру.
Затем пересекли длинный холл и прошли под парадной дверью наружу. Резкий свет флуоресцентных ламп в общем коридоре слепил глаза. На четвертом этаже громыхнула дверь. Сквозняк трепал нам усики. Новые, пугающие впечатления для моих юных спутников.
– Видите? – Я кивнул на серый обрывок вонючей тряпки. – Сегодня полы уже мыли. До утра уборщик не вернется и нас не побеспокоит.
Но они все равно жались к краешку плитки.
Отсюда уже недалеко было до двери Вэйнскоттов. Мы с тремя самыми крупными нимфами втащили проволочку на ручку двери и водрузили на язычок.
– Автоматический замок? – нерешительно спросила седьмая, ощупав передними лапками фабричную марку на металле.
– Не волнуйся. Попасть внутрь проще, чем ты думаешь.
Седьмая взяла конец проволоки и вставила его в замочную скважину.
– Идиотизм какой-то. – Я ее пнул, и седьмая скользнула внутрь. Залезла неглубоко, потом протиснулась назад. – Примерно так. Доволен?
Она стряхнула графит с лапок. Шестая полезла в замочную скважину, протолкнув проволоку чуть глубже. Когда она вылезла, ее сменила пятая. Через десять минут младшая нимфа сообщила, что конец проволоки – прямо у первого кулачка.
– Ты запомнила, где он застрял? – спросил я у нее. – Если все сделаешь правильно, замок не откроется.
Но я опасался посылать ее внутрь – она мне все больше нравилась.
– Говна пирога, – сказала она и скрылась в дыре.
Путь длинный и выстлан скользким графитом, и все же мне казалось, что ее нет слишком долго. Придется спасать. Впервые за весь этот долгий, опасный день я подумал о «принципе потери Блаттеллы»: у нас имеются четырнадцать точек – по два на лапу и еще по одному на усах, – где мы легко ломаемся; в тисках опасности мы можем спастись, оставив на поле битвы часть тела. Но там, куда сейчас ушла личинка, в механизме замка, спасатель, быть может, найдет лишь сломанную ногу. При линьке у нас отрастают новые ноги, но мы никак не сможем вырастить эту милую нимфу из оторванной лапки.
Я позвал в скважину – никто не откликнулся. Головы поменьше моей тоже не преуспели. Что за звери эти люди, если даже простая штука вроде дверного замка получается у них смертельно опасной?
Итак, кто вернется первым, Элизабет или нимфа? Началась агония ожидания.
Чуть позже я услышал голоса подростков на нижних этажах.
– Я подыхаю. Он нас заставил сыграть 20 сетов по 220 бросков.
– Так чего ты занимаешься этим дерьмом? Может, бросишь?
– Ну, не знаю. А после школы что я буду делать?
– Можно трахаться, например… Впрочем, нет – лучше тебе, пожалуй, остаться в команде.
Они засмеялись. Уроки закончились. Уже сильно за поддень.
Наши потери следует сократить.
– Ребята, уходим, – сказал я.
