Книга Комнатный фонтан - Йенс Шпаршу

Трудности начались уже на первом этапе: мы никак не могли причалить. Прежде я, бывало, в два счета находил, где мне припарковаться. Теперь же нам пришлось довольно долго бороздить просторы квартала, пока мы наконец не приткнулись на место только что отъехавшей машины.

— Ну что ж, приступим, — сказал Штрювер.

Мы взяли курс на дом, который Штрювер выбрал для первого визита. Дверь в парадное была открыта. Это хорошо. Тем самым мы избавлялись от необходимости вести изнурительные переговоры через домофон.

Солнечные очки я на всякий случай все — таки снял. На третьем этаже Штрювер остановился перед нужной квартирой.

— Посмотрим, что у нас тут получится.

Моя задача сводилась к тому, чтобы наблюдать за тем, как он начнет разговор, и особо не вылезать. (До того, сидя в машине, мы договорились, что в случае успешного развития событий я сгоняю в машину за экспонатом, а Штрювер будет удерживать плацдарм.)

Штрювер нажал на кнопку звонка. Я почувствовал, как он весь подобрался, умело скрыв внутреннее напряжение под маской внешней непринужденности.

Шаги.

Дверь приоткрылась, сквозь щелку на нас смотрел мальчик, по виду — школьник.

— Добрый день, молодой человек, — сказал Штрювер (и незаметно подмигнул мне через плечо). — А дома кто-нибудь…

— Папа! — позвал мальчик, не поворачивая головы и продолжая неотрывно смотреть на нас.

Штрювер приветливо ему кивнул.

Вышел мужчина.

Отец и сын стояли молча плечом к плечу и не сводили с нас глаз.

— Добрый день, господин Вуншке. Хорошо, что мы вас застали дома. Позвольте представиться. Уве Штрювер, фирма PANTA RHEIn, а это мой коллега, господин Лобек. Если у вас есть минутка, мы бы хотели предложить вам кое-что, что, может быть, окажется небезынтересным для вас как для гидробиолога…

Дверь захлопнулась, мягко щелкнул замок.

Я взглянул на Штрювера. Он смотрел прямо перед собой, вперив взгляд в закрывшуюся дверь. (За дверью — голоса. Мальчик: «Папа, а кто это был?» Папа: «Никто. Придурки».)

Степенно мы спустились по лестнице. Штрювер не произнес ни звука. Я ограничился сдержанным «ммм…».

Личное обаяние и мастерство — это, конечно, замечательно, но старые списки могли перечеркнуть все это одним махом. Они таили в себе неведомые опасности. Кто знает, чем нынче зарабатывает себе на хлеб (на импортную «вату»!) этот, судя по всему уже бывший, гидробиолог.

Кого еще мы обошли за этот день, я уже толком не помню. Мы действовали теперь не по списку, а наобум, отдав предпочтение тактике выборочных, точечных визитов. Штрювер заявил об этом радикальном изменении курса, едва мы вышли на улицу. После поражения, сказал он, постигшего нас на самой начальной стадии, необходимо найти принципиально другой подход. Сейчас не время заниматься разбором полетов. Если начать выяснять, кто прав, кто виноват, можно погубить все дело. Мы просто пойдем вперед, а там посмотрим — вдруг нам повезет. И нам, как будто, действительно начало везти…

Через два дома от места нашего позора нам наконец улыбнулась удача: мы долго и безнадежно звонили в какую-то квартиру на пятом этаже и уже собирались было уйти, как вдруг перед нами широко распахнулась дверь, и мы услышали мужской голос:

— Заходи, братва!

К голосу прилагался мужик, который теперь повернулся к нам спиной, будто приглашая нас следовать за ним, и устремился в глубь квартиры. Хотя «устремился» — неправильное слово, скорее здесь подошло бы какое-нибудь другое выражение, потому что мужик едва передвигал ноги, крепко держась за стенку, будто шел не по узкому коридорчику, а по краю обрыва.

От него несло пивом.

Штрювер замешкался.

— Ну, где вы там застряли? — услышали мы снова голос хозяина, который тем временем благополучно добрался до гостиной. Войдя в комнату, мы как раз застали тот момент, когда он усадил себя в кресло. Сфокусировав свой взгляд на нас, он сделал некое движение рукой, которое со стороны выглядело так, словно он пытается разрезать затхлый воздух в своей комнате пополам, при этом строго по горизонтали.

Судя по вектору движения, он хотел таким образом обратить наше внимание на наличие дивана, что, видимо, можно было интерпретировать как приглашение сесть.

Мы сели.

Беззвучно работал телевизор, на экране которого быстро сменялись картинки. Какое-то развлекательное шоу.

Штрювер достал свою визитную карточку. Насколько я понял, он хотел тем самым сказать, что зайдет в другой раз, в более подходящее время. Мужчина взял карточку. При этом он весь вытянулся в струнку. Карточку он держал двумя руками. Со стороны казалось, что он не столько ее держит, сколько сам держится за этот клочок бумаги, чтобы сохранить равновесие. Он изо всех сил старался поймать взглядом разбегающиеся буквы. Спустя какое-то время он кивнул. Вид у него был очень серьезный. Потом он посмотрел на нас. Снова кивнул. Отложил визитку в сторону. Я незаметно поднял ее с пола, куда она улетела со стола. Тут я заметил, что хозяин начал заваливаться на бок. При этом ни один мускул не дрогнул у него на лице. Он по-прежнему смотрел прямо перед собой. Я подумал, что сейчас нам придется поднимать с пола и его, но он сохранял устойчивость. Смысл этой фшуры, как я догадался чуть позже, заключался в том, что он хотел достать свой бумажник.

В конце концов после некоторых манипуляций он медленно, но верно извлек портмоне из заднего кармана брюк и вывалил все содержимое на стол: проездные билеты, мелочь, одна фотография и какой — то чек. Пошуровав, он нашел то, что искал. Это оказалась карточка, каковую он протянул Штрюверу. Тот коротко посмотрел на нее и осторожно положил на стол, бросив в мою сторону многозначительный взгляд. Хозяин вручил нам свою кредитку.

Штрювер поднялся и сказал, что мы, к сожалению, должны уходить, потому что у нас, мол, назначена другая встреча, и пообещал обязательно зайти в другой раз.

— Ладно, валяйте, — разрешил хозяин. — Только смотрите, уговор дороже денег! Я жду!

Я прилип к своему месту, на меня навалилась жуткая усталость. Хозяин молча указал нам на дверь, используя при этом простую систему знаков: ткнув пальцем в сторону коридора, он согнул затем указующий перст крючком, что должно было, видимо, означать «прямо и направо».

Спускаясь по лестнице, Штрювер сказал, обращаясь скорее к себе, чем ко мне:

— Всему есть свой предел, который нельзя преступать из этических соображений.

Я почувствовал прилив благодарности к нему. Все это время я мучительно пытался представить себе, в каком состоянии мы бы застали меня еще несколько месяцев назад, если бы надумали нанести мне визит. Быть может, мы застали бы похожую картину. Только еще и с Пятницей в придачу. Ужас! Нет, лучше не думать…

Остаток рабочего дня не принес никаких дополнительных ощутимых результатов. Заглянули еще в одну квартиру в том же доме, первый этаж. Открыл мужчина в ночной рубашке, причем практически сразу. В глаза бросалась болезненная округлость отдельных участков тела: первое, на что падал взгляд, это гладкая яйцеобразная макушка, отвлекавшая внимание от редких седых волос и уступавшая по своей значительности только внушительному животу, очертания которого угадывались под ночной рубашкой. Не успели мы и рта раскрыть, как колобок решительно заявил: