Два часа пополудни. Судья принял пищу и сидит за своим столом под деревом, обычно в дурном расположении духа. Ему не по душе неподобающая фамильярность обстановки, непочтительная дырявая тень листвы придает сцене какой-то гротескный оттенок. Более существенные сложности состоят в том, что слушание дел ведется на хинди, стенографист записывает на урду, а затем судья, не слишком сведущий в хинди и урду, переводит переписанные стенографистом начисто протоколы на английский. Неграмотные свидетели безропотно прижимают подушечки больших пальцев к бумаге под напечатанным: «записано с моих слов верно и мною прочитано». Никто не измерит того, сколько истин исчезает между языками, между языком и неграмотностью.
Несмотря на смешение языков и дырявую тень листвы, авторитет судьи рос благодаря его собственной речи, которая, казалось, не принадлежала ни к одному из существующих языков, и недоступному, непроницаемому выражению лица. Эти свойства и обеспечили ему карьеру вплоть до председателя суда в Лакхнау, где его раздражали уже вездесущие и везде гадящие голуби, не признающие никаких законов. Он сурово восседал в своем судейском кресле, увенчанный белым пудреным париком, с белым пудреным лицом, сжав в кулаке деревянный молоток.
Таким он и выглядит на фото, которое и по сей день висит на стене в его доме, символизируя прогресс индийского права и законопорядка.
В полпятого чай с оладьями, поданными на сковородке, горячими. Приступал он к этой трапезе нахмуренным, как будто рассерженным, но вместе с оладьями исчезали и морщины, приходил покой, наступало умиротворение.
Половина шестого. С ружьем и удочкой судья направляется на прогулку. Местность кишит дичью. В воздухе проносятся стаи перелетных птиц, в траве копошатся перепелки и куропатки, в кустах шебуршат глупые толстые фазаны, как будто созданные для того, чтобы их подстрелили. Гром выстрела, за которым следует оглушительная тишина, сопровождающая любое насилие, — и ничего. Отсутствует изюминка этого наслаждения, венец действия, доказательство мужественности.
Промах! Опять промах.
Стрелок он никакой.
В восемь вечера повар спасает его репутацию, подавая жареную курицу в качестве «жареного бастарда», коверкая английский в полном соответствии с любимым чтением англичан, с книжкой примеров неправильного использования английских слов туземцами. Поглощая «жареного бастарда», судья чувствует, что эта шутка задевает и его, наглого выскочку. Он требует еще рома, большим глотком запивает куриное мясо, как будто пережевывает самого себя.
Ровно девять. Потягивая шоколадный напиток «Оувалтин», судья просматривает дела и заполняет формуляры. Фонарь «Петромакс» светит и шумит, гудит с подвыванием — ох как шумит! На фонарь пикируют мягкие лепестки ночных бабочек, жужжащие еще громче фонаря бронированные жуки. Строки, колонки, квадраты. Судейская правда в мелких дозах. Гомеопатические дозы истины складываются, громоздятся одна на другую — и вот вам еще одна крупная, осязаемая, освященная подписями и печатями ложь. В дневнике, тоже предъявляемом впоследствии начальству, судья излагает свои наблюдения и рассуждения, выводы проницательного и образованного аналитика, изучавшего не только юриспруденцию, но и экономику, литературу. Охотничий триумф — две куропатки и олень с рогами в тридцать дюймов!
Одиннадцать. Грелка зимой, впрочем, в любое время года — отход ко сну.
* * *
Работу у Джемубхаи повар ощущает как унижение. Вот отец его работал только на белых!
В индийской гражданской службе индийцев все больше и больше. Старым слугам это не нравится, да что поделаешь… Вон даже соперник появился, с рекомендациями собственными, отца и деда, подтверждающими честность и толковость этой династии поваров.
Отец повара, сам такими рекомендациями не пользовавшийся, купил для сына пару невразумительных хвалебных грамот, настолько древних, что в них упоминались пирог дхоби и цыплята а-ля пейзан по-капитански.
— Но ведь твоего сына зовут не Соломон Паппия. Не Самсон. И не Томсон.
— Его все господа так любили, — заверял отец повара, — что называли именами своих близких. Очень любили.
Судья скривил губы.
— Ну, надо ему еще подучиться, так что, пожалуй, уступлю дешевле, — вздохнул отец повара и сбавил цену с первоначальных двадцати рупий. — А пудинг лучше, чем он, никто не приготовит. У него на каждый день года новый пудинг будет.
— Да ну?
— Банановыеоладьиананасовыеоладьияблочныеоладьияблочныйсюрпризяблочнаяшарлоткаяблочноягодныйсливочныйджемовыйторткарамелевыйкремромовыйпудингджемовыйпудингимбирнофиниковыйпудинголадьислимономяичныйкремапельсиновыйкремкофейныйкремземляничныйкремманговоесуфлелимонноесуфлекофейноесуфлешоколадноесуфлекрыжовниковоесуфлешоколадныйпудингкокосовыйпудингмолочныйпудингромбабабрендибабагуававжелесливавжелеяблочногрушевоежелеперсиковоежелеабрикосовоежелеманговоперсиковошоколадныйтортяблочныйтортлимонныйторткрыжовниковыйтортджемовыйтортбебинковыйплавучийостровяблочноананаснаямешанкакрыжовниковосливоваямешанкаперсиковоабрикосоваямешанкасизюмом…
— Ладно, ладно, уймись.
Глава двенадцатая
Так и текла жизнь Саи в Калимпонге. Лоли и Нони, дядюшка Потти и отец Бути, судья и повар… пока она не встретила Джиана.
А встретила она его, потому что однажды, когда ей исполнилось уже шестнадцать, Нони вдруг поняла, что ее знания по физике исчерпаны.
Случилось это жарким летним днем. Они сидели на веранде «Мон ами». Жара задавила людей. Крыши раскалились на солнцепеке. Обмякшие змеи вялились на камнях. Дядюшка Потти косился на дрожащую дымку. Масло капельками поблескивало на его носу, на салями, на сыре. Кусок салями, кусок сыра, глоток ледяного «Кингфишера»… Он откинулся и потянулся. Голова в тени, ступни на солнце. Дядюшка Потти блаженно прикрыл веки. Все в порядке в этом мире, все в равновесии. Жара и холод, твердое и жидкое, солнце и тень.
Отец Бути на своей молочной ферме воспарил мыслями под мерное жевание коров. Какой сыр получится из молока яка?
Афганские принцессы вздохнули и решили отобедать холодными цыплятами.
Госпожа Сен, невзирая на жару, торопилась в «Мон ами» сообщить последние новости от своей дочери Мун-Мун из далекой Америки. Ее вот-вот примут на Си-эн-эн! Госпожа Сен представляла, какую физиономию скроит эта зазнайка Лола. Да кто она такая, эта Лола Банерджи? «В эфире „Би-би-си-ньюс“!» Подумаешь, дочка на Би-би-си, важность какая!
Не подозревая о надвигающейся угрозе, Лола собирала урожай гусениц с капусты брокколи. Она поднесла одну из пленниц к глазам. Бело-зеленая окраска, фальшивые синие глаза-обманки, смешные толстенькие ножки и слоновий хоботок. «Какая прелесть!» — подумала Лола и швырнула красавицу прыгающей неподалеку птичке. Птичий клюв проткнул кожу чудесного создания, из дырки выдавилась зеленая начинка, похожая на зубную пасту.
На веранде «Мон ами» Нони и Саи застыли перед открытым учебником. Нейтроны… Протоны… Электроны… Если… — то… Что?
