— Да-а-а, — с завистью тянет Дима. — Вам-то хорошо: у вас все в прошлом.
— Так уж и все? — вскидывает бровь Иван Николаевич. — Не скажи… Ну, ладно, отправимся восвояси: кончилась небось идиотская эта реклама.
Залпом выпивает он еще стакан воды и возвращается к телевизору. Дима смотрит на закрывающуюся дверь невидящим взглядом.
— Ты чего? — спрашивает Костя.
— Концовка пришла.
— Какая концовка? Куда пришла?
— Концовка стиха. А пришла, естественно, в голову.
— Читай! — распоряжается Костя.
И вместо счастья будет бешеный
Порыв безумия души…
Как погребения повешенный,
Я жду тебя в людской глуши.
— Эко хватил! — не одобряет концовки Костя. — Уж и «повешенный»… Не очень-то поэтично.
— Что бы ты понимал! — вспыхивает Дима и, отшвырнув от себя стул, начинает бегать по кухне, стукаясь об углы. — Это же не стихи какой-нибудь графини Ростопчиной.
— По-моему, она была княгиней, — думает вслух Костя. — «Какой-нибудь»… Скажешь тоже…
— Какая разница! Графиня, княгиня… Короче, это не салонная лирика.
— Сдаюсь, сдаюсь, — поднимает руки Костя. — А о моем предложении все-таки ты подумай.
— О каком предложении? — непонимающе хмурит густые брови Дима.
— «Уж эти мне поэты», как говаривал Евгений Онегин. Живешь в мире грез, а реальная жизнь…
— Выражайтесь яснее, — подражая Геннадьевичу, велит Дима.
— Я говорю о хате, — терпеливо напоминает Костя. — И, повторяю, мужчина должен сделать первый шаг, понял?
В черных глазах Димы самый настоящий страх.
— Слышь, я боюсь, — признается он. — Наверное, я дурак, но мне страшно.
— Чего? — шипит возмущенный Костя.
— Ну, это… Вдруг у меня не получится?
Дима нервно хихикает.
— Ну-у-у, — не находит подходящих к случаю слов Костя.
— Нет, ты ничего такого не думай, — торопится Дима. — У меня все в порядке, но Лена…
— Понятно, — рубит воздух рукой эксперт Костя. — Но, знаешь, не войдя в воду, не научишься плавать, так?
— Так.
— Следовательно, нужно решиться. А то, гляди, разовьется какой-нибудь комплекс.
— Ты только меня не пугай! — самолюбиво вспыхивает Дима.
— Нас всех без конца пугают, — хмыкает Костя. — «Имфаза, имфаза…»
— Так это для стариков.
— И выкачивание денег из бедняг-импотентов.
С бессердечностью молодости оба хохочут и не собираются объяснять родителям Кости, когда те приходят пить чай, что их так рассмешило.
7
Теплый, душистый апрель пролетел, как всегда, мгновенно. Начало мая было традиционно холодным и сумрачным. По небу лениво ползли серые, мрачные тучи, то и дело срываясь ледяным внезапным дождем. Прохожие, съежившись, короткими перебежками пробегали открытые пространства и, торопливо сложив мокрые зонтики, ныряли в спасительное метро. Московские власти сразу после праздников безжалостно выключили батареи, по районам с садистской неторопливостью отключали горячую воду, садоводов пугали возможными ночными заморозками. Вся Москва чихала и кашляла: по городу катился очередной грипп.
Болела Наталья Петровна, болела, заразившись, от нее, Лена, в лежку лежала вся семья Кости — заразу принес в дом общительный Иван Николаевич; у Димы пока держались — в основном благодаря чесноку.
— Так пахнет же! — бессильно возмущался Дима, отбрыкиваясь от очередной дольки.
— Не важно! — сурово говорил отец. — За щеку — и в метро! У самой школы выплюнешь и закусишь «тик-таком».
— Все равно остается, — чуть не плакал Дима. — И во рту противно.
— Экзамены сдавать надо? — задавал риторический вопрос отец и сам на него отвечал. — Надо! Учиться — не целоваться. Вызовут к доске — дыши в сторону. Сам говоришь, что не ходит полкласса.
— Мама! — взывал Дима в отчаянной надежде к главному в доме авторитету.
— Отец прав, — коротко отвечала мать.
Приходилось смиряться, хотя за порогом чеснок, конечно, выплевывался. Однако дело уже было сделано, и вирусы к Диме не приставали.
Одна из лучших школ Москвы бешено, в беспощадном темпе готовила своих питомцев к экзаменам. Сбив температуру, пошатываясь от слабости, глотая всяко разные витамины, приползали в класс отболевшие, и, глядя на их изнеможенные, бледные лица, Дима начинал думать, что непреклонный отец, возможно, и прав.
— Как ты себя чувствуешь? — звонил он Лене.
— Хреново, — вздыхала она, и сиплый, придушенный голос о том же и говорил.
— Может, что-нибудь привезти? — не очень-то искренне, скорее из вежливости, предлагал Дима, и Лена, конечно, отказывалась.
— Не надо. Мама уже выходит.
Вообще-то их выручал мамин Леша: привозил полные сумки всего-всего, нажимал кнопку звонка и ждал на лестничной площадке, когда приоткроется заветная дверь.
— Уходи, уходи, — махала рукой Наталья Петровна. — Поставь сумки на пол и уходи.
— Дай хоть взглянуть на тебя: я соскучился, — жалобно просил Леша.
— Ох, я такая страшная, — слабо сопротивлялась она.
— Ни в жизнь не поверю! — горячо восклицал Леша.
Дверь открывалась пошире, родное, измученное болезнью лицо устало смотрело на Лешу, они обменивались тремя-четырьмя фразами, улыбались друг другу — он чуть не плакал от жалости и любви, — она протягивала руку и брала сумки, он рвался свою Наташу поцеловать.
— Не подходи! — останавливала она.
Дверь закрывалась, и Леша оставался один. Тут же, у двери, набирал заветный номер.
— Ты еще здесь? — угадывала Наталья Петровна.
— Ага, — радостно подтверждал Леша. — Стою и печалюсь: зачем ты придумала карантин? Это же, в конце концов, не холера!
— Хуже, — роняла в ответ Наталья Петровна.
— Скажешь тоже, — ворчал Леша. — Может, ты просто меня разлюбила? — тревожился он. — Вдруг тебе не хочется, чтобы я тебя целовал?
— Дурачок, — слышалось в ответ в трубке. — У меня тридцать восемь и пять, какие там еще поцелуи?
— Хоть в щечку, — не сдавался Леша.
— Да хоть и в щечку, а все равно.
— Что — все равно?
— Свалишься с таким же гриппом — узнаешь.
— Ну и пусть, — храбрился Леша.
— А кто будет тогда нас кормить? — вопрошала Наталья Петровна. — Ну иди, я устала.
Лена слышала мамины ответы, угадывала вопросы и думала о любви. Ни заниматься, ни даже просто читать она не могла: температура лезла все выше, голова раскалывалась от боли, то и дело Лена проваливалась в туманное забытье. Но даже в тяжелом сне, с повязкой на лбу — вода и уксус, — которая высыхала так быстро, что грела и без того пылающую в огне голову, мучил ее вопрос: что это такое — любовь?
