— Учись, — произнес бледный инопланетянин. — Исправляй свой ойбр, и даже такое текучее создание, как ты, сумеет достичь понятия или даже осознанного сотрудничества.
До Рамона не сразу дошло, что эта тарабарщина отпускает его. Жесткое, но не лишенное благих целей наставление, угрозы адского огня, обещание блаженного упокоения, а потом иди и не греши. Этот сукин сын оказался миссионером!
Маннек поднял Рамона на ноги и подтолкнул его к выходу из помещения. Пульсирующий поводок — сахаил — сделался короче, прилаживаясь к расстоянию между ними. Маннек издал звук, которого Рамон не сумел понять, и быстро пошел вперед. Сахаил тянул Рамона за горло, и ему ничего не оставалось, как поспешить следом — ни дать ни взять поспевающая за хозяином собачка.
Глава 7
Они возвращались теми же, а может, другими туннелями, проходя пещеру за пещерой сквозь ритмичные шумы, глубокие тени и ослепительный голубой свет. Рамон переставлял ноги механически, словно ноги принадлежали не ему, а кому-то другому или вообще какой-то машине. Маннек тянул его вперед за приросший к шее поводок. Холодный пещерный воздух высасывал из тела остатки тепла, и даже ходьбы недоставало, чтобы согреть его.
Зато никто не мешал ему думать, искать хоть какую-то надежду.
Сколько времени пройдет, прежде чем Елена обнаружит его отсутствие? Несколько месяцев, не меньше. А может, она решит, что он снова бросил ее, улетел без нее в Нуэво-Жанейро, чтобы не делиться прибылью. Или что по пьяни спутался с другой женщиной. В общем, вместо того чтобы искать его, она скорее ударится в ярость и в отместку будет трахаться с каким-нибудь волосатым старателем из бара. Мануэль Гриэго тоже ожидает, что он проведет в поле не меньше трех недель или месяца. Рамон мысленно обматерил себя за свои разглагольствования насчет охоты и рыбалки в Сьерра-Хуэсо. Мануэль запросто может решить, что он вообще не собирается возвращаться, особенно если заподозрил (а он обыкновенно склонен к подозрительности), что Рамон знал о том, что его ищет полиция.
Единственные, кто будет искать его — это копы, да и то лишь затем, чтобы повесить.
Никто не придет. Вот она, правда. Всю свою жизнь он жил по собственным законам — только по собственным законам — и теперь расплачивается за это. Он предоставлен самому себе в сотнях миль от ближайшего людского поселения, плененный, взятый в рабство.
Если он хочет выбраться из этого положения живым, придется полагаться только на себя.
Маннек дернул за сахаил, и Рамон поднял взгляд, только сейчас заметив, что они остановились. Инопланетное существо сунуло ему в руки сверток. Одежду.
Одежда состояла из накидки, напоминавшей скорее домашний халат или широкий плащ, и шлепанцев на толстой подошве; все было выполнено из странного неяркого материала. Рамон натянул ее непослушными от холода пальцами. Инопланетяне явно не привыкли шить для землян: одежда сидела неряшливо, но по крайней мере давала хоть какую-то защиту от холода. Только прикрыв наготу и начав понемногу согреваться, Рамон сообразил, что лязгает зубами от холода.
По ярко освещенному коридору Маннек провел его в еще одно большое сводчатое помещение. Весь пол здесь был покрыт существами, размером и цветом напоминавшими тлей; они сталкивались друг с другом и натыкались на его ноги, и высокие мелодичные голоса их напоминали тарабарский хор. В центре помещения стоял белый как кость ящик вроде того, что уничтожил его фургон. Подойдя ближе, Рамон увидел, что ящик не сплошной. Поверхности его состояли из паутины тончайших нитей с белыми и кремовыми чешуйками — нити раздвинулись, пропуская их внутрь, и сомкнулись за их спиной.
Интерьер ящика тоже не отличался замысловатостью: широкая низкая скамья, явно рассчитанная на бочкообразное тело Маннека, и еще небольшая приступочка у стенки, на которой и разместился, поджав колени к груди, Рамон.
В усталом оцепенении Рамон смотрел на то, как Маннек готовит ящик к работе, перебирая длинными, тонкими пальцами по подобию пульта. Какое-то болезненное безразличие охватило его — наверное, начинали сказываться усталость и потрясение, а может, это кончалось действие инъекций — глюкозы, адреналина, или чего там еще ему вкололи. Он устал — так устал, как не уставал еще никогда прежде. Он едва не упал, но Маннек успел подхватить его, как младенца, поднял и положил на место у стенки ящика. Рамон попытался встать — Маннек схватил его за руки, завел за спину и связал чем-то вроде веревки. Потом проделал то же самое с ногами Рамона, отвернулся и уселся обратно. Нажал пальцем на какую-то пластину, и ящик плавно взмыл в воздух.
От ускорения голова Рамона неудобно запрокинулась. Несмотря на весь ужас происходящего, он понял, что не в силах больше бодрствовать. Ящик поднимался к сводчатому потолку пещеры, а глаза его слипались, словно перегрузка давила на веки, заставляя их сомкнуться. Скала над головой отворилась.
Уже проваливаясь в мельтешащее белым снегом беспамятство, Рамон успел увидеть в открывшееся отверстие одинокую бледную звезду.
Его разбудил морозный ветер. Он с трудом сел. Ящик дернулся влево, и он понял, что смотрит в щели между нитями паутины. По сторонам раскинулся воздушный океан; внизу мелькали верхушки деревьев. Ящик резко швырнуло в другую сторону, и темнеющее вечернее небо пошло кругом, превратив бледные, только-только прорезавшиеся звезды в черточки света.
Они выровнялись. Маннек сидел за пультом управления, неколебимый как изваяние, только перья на голове трепыхались под напором ветра. Вряд ли он потерял сознание дольше, чем на пару секунд, сообразил Рамон: за спиной у них темнела громада горы, в которой обитали инопланетяне, хотя отверстие выхода уже затянулось; внизу под ними виднелся тот самый склон, на котором его поймали. Пока они скользили вдоль склона, небо темнело на глазах. Солнце ушло за горизонт всего пару минут назад, оставив за собой слабый красный отсвет там, где земля сходилась с воздухом. Остальная часть небосклона окрасилась в темно-синий, серый и чернильно-черный цвета. Ощетинившись древесными кронами, горный склон стремительно надвигался на них. Слишком быстро! Сейчас они разо…
Они мягко, как перышко, бесшумно коснулись земли в самом центре горной долины. Маннек выключил аппарат. Темнота поглотила их, окружив недобрыми, хищными вечерними шумами. Маннек подхватил Рамона, будто тряпичную куклу, вынес из ящика и опустил на землю в нескольких футах от аппарата.
Рамон невольно застонал, и ему самому сделалось неловко, так громко это вышло. Руки его оставались связаны за спиной, и лежать на них было исключительно больно. Он перекатился на живот. Земля обожгла его таким холодом, что это казалось почти приятно, и даже в полубессознательном состоянии Рамон понял: это означает смерть. Он извивался и крутился, и в конце концов ему удалось завернуться в длинный плащ, который ему дали, и тот оказался неожиданно теплым. Он уснул бы сейчас, несмотря на боль и неудобства, но в глаза ему ударил свет, которого в это время суток не полагалось, и он снова открыл веки.
