Он уже встречался с этой парочкой, известной во всем мире, во всех городах, где есть казино. Это были русские из очень хорошей семьи, уже десять лет пытавшиеся спустить мало-помалу, имение за имением и верста за верстой, свое неисчислимое богатство. Но, несмотря на все усилия – удача бывает довольно жестока и улыбается порой даже самым безропотным своим жертвам, – у них, как говорили, еще оставалось несколько дворцов в Москве и Санкт-Петербурге. Всецело рабы своей страсти, они прошли через век, ничего в нем не увидев, да и о них не знали ничего, кроме этой разделенной страсти, безалаберности и самой сумасбродной щедрости. Вокруг них вечно толпились более-менее хвастливые и оголодавшие бедолаги, от которых им удавалось оторваться только благодаря своим капризам заядлых игроков да быстроходности экипажей.
Шарль-Анри украдкой поглядывал на них с несколько брезгливой симпатией, с какой иногда смотрят на некоторых калек, но так глубоко погрузился в свои маневры и неопределенности, что наверняка ничего не услышал бы из их разговора, если бы одно имя, повторенное старичком и его женой раз десять, в конце концов не поразило его слух. Это было то самое имя, которое он на протяжении нескольких дней постоянно слышал из уст своей «суженой» и ее матушки: Мари. Совпадение заставило его насторожиться.
– Прежде чем уехать, надо подумать о Мари, – сказал старичок. – Мне показалось, что она в этом сезоне слишком бледна…
– У Николая Суворова больше ни гроша, – вторила ему жена-старушка. – Мари это знала, однако целых три месяца присматривала за его детьми, прежде чем пойти чтицей к той англичанке, а теперь вот…
– Теперь и того хуже, – подхватил мужчина. – Ты хоть представляешь себе? Мари, обучающая хорошим манерам этих толстух! Кстати, мамаша выдает ее за свою родственницу… Немцы обожают дворянство. Знала бы она только, что Кравель сейчас в Гвиане, на каторге… Да, надо бы оставить что-нибудь Мари, – повторил он.
И крикнул «Водки!» так зычно, что вся терраса обернулась, кроме Шарля-Анри де Валь д’Амбрёна, окаменевшего на своем стуле.
Пять минут спустя явились дамы, и виконт отвел их в беседку послушать музыкантов. Играли Массне, который исторг у обеих белобрысых немок слезы одинаковой величины. Сидевший рядом с ними французский виконт выглядел задумчивым, неспокойным и, казалось, оценил предложение их родственницы Мари встретиться сегодня вечером попозже, в одиннадцать часов, на балу в казино. Он усадил дам в фиакр со своей обычной галантностью, но, к великому горю юной Брунгильды, не сжал ее руку, как делал это уже два дня подряд (заметив, надобно сказать, с большим неудовольствием, что обе дамы расположились в глубине коляски, предоставив своей дальней родственнице лишь откидную скамеечку). Хуже того, именно на Мари были устремлены его глаза, когда экипаж отъезжал, и именно ей, улыбающейся и внезапно помолодевшей против света, поскольку экипаж ехал прямо в сторону солнца, он долго махал рукой. Обернувшись, Брунгильда сама смогла убедиться в этом. В течение всей поездки тон разговора в фиакре был сухим, и обе белокурые дамы, вдруг ставшие бережливыми, даже язвительно упомянули цену комнаты, занятой француженкой.
– Что вы мне посоветуете?
На этот вопрос, заданный весьма озабоченным тоном, Мари де Кравель ответила коротким, почти беззаботным смешком и высвободилась из объятий своего кавалера. Было двенадцать часов, толпа оживленно вальсировала в летней ночи, и великолепное казино Баден-Бадена сверкало тысячью огней.
– Я посоветовала бы вам пригласить скорее мадемуазель Геттинген, нежели меня, – сказала она. – Но еще прежде посоветовала бы заказать мне оранжад, я умираю от жажды.
На Мари де Кравель было красивое, акварельного оттенка светло-серое платье с кружевами, благодаря которому ее взор становился прозрачно-зеленым, а талия еще более тонкой, и Шарль-Анри невольно спросил себя, как он мог ухаживать за другой женщиной, видя перед собой эту.
«Должно быть, жажда успеха и впрямь въелась слишком глубоко…» – подумал он с какой-то внезапной циничной гордостью. Но эта гордость быстро рассеялась, когда, проследовав за ней по тропинкам парка к украшенному гирляндами и почти пустынному буфету, он увидел, как она взяла свой стакан и, откинувшись назад, осушила его одним духом – жаждущая, веселая, беспечная. Только это он и любил в мире. «В том-то и загвоздка, – подумал Шарль-Анри. – Может, мы с ней и одной породы, но мы также и в одном затруднении». Он усадил ее на деревянный табурет в увитой зеленью беседке и наклонился к ней с решительным видом:
– Я должен серьезно с вами поговорить. Речь идет о важном для меня вопросе.
– Но я знаю, – сказала она, пытаясь не засмеяться, – знаю. Вы виконт Шарль-Анри де Валь д’Амбрён, жизнь жестоко с вами обошлась, вы всегда отдавали ваше сердце только бессердечным женщинам и сейчас хотите основать христианский очаг в своем замке в Дордони. Не так ли?
– Вы преувеличиваете, – возразил Шарль-Анри тихо, невольно краснея от стыда. – Я говорил не совсем это. Вы заводите атаку слишком далеко.
– Так это была атака? – спросила она. – Вы меня удивляете… Мне-то показалось, что я слышала стон раненого мужчины. Порядочного мужчины.
– Ах, я вас умоляю! – Шарль-Анри решился наконец. – Я вас умоляю, госпожа де Кравель. Кстати, как там ваш добрый кузен Вильгельм? Торговля в Мюнхене хорошо идет?
Мари перестала смеяться, и они молча переглянулись. Ей снова было сорок лет, и платье уже не казалось новым.
– Слава богу, да, – сказала она спокойно, помолчав мгновение. – Слава богу, торговля идет хорошо. Мы ведь оба в этом нуждаемся. Не правда ли?
Настал черед Шарля-Анри нервно отвернуться, пряча разрыв на своем изношенном пластроне. Она машинально подняла руку и заправила порванное место под фрак, тем самым словно становясь его сообщницей – и оба вместе это осознали. Переглянувшись, они с нежностью обменялись улыбками. «Нам больше нечего сказать друг другу», – подумал Шарль-Анри устало, но с непонятной ему самому радостью. Этот простой жест резюмировал все: и его собственную комедию, и то, что она ее понимала и была готова предоставить ему немедленную помощь. Впервые за долгое время Шарль-Анри смутно почувствовал, что взволнован. Хотя еще слабо сопротивлялся:
– Но, вообще-то… Представим себе, что я преуспел в своем предприятии с этой уже созревшей и слишком откормленной кобылой: ведь вы потеряете свой кусок хлеба!.. Давно вы учите этих дам светским манерам? Ну… пытаетесь?
– Полгода, – сказала она, состроив гримаску. – А вы? От кого вы обо мне узнали?
– От русских, – сказал он. – Парочка игроков… знаете?
– А! Варвара и Игорь… Они очаровашки, но повсюду говорят слишком громко.
Она растроганно улыбнулась, без всякой злобы. И Шарль-Анри оценил это. Поразмыслив, спросил:
– А насчет меня как вы догадались?
– О! – сказала она, откинувшись назад со смехом (и ей опять стало двадцать лет). – О, это просто! Я никогда не видела ни одного красивого мужчину, которому за двадцать лет попадались только бессердечные женщины. Такого не бывает. Ваша тактика основывается на нелепице, мой дорогой виконт. Поверьте мне, ее надо сменить.
