— Постарайтесь не кричать и не шуметь, а не то… Это займет максимум семь-восемь минут, — произнес чей-то голос снаружи.
Я решил, что столько мне осталось жить — семь-восемь минут. Хотя, если в намерение этих людей входило убить меня, не имело смысла увозить меня с кладбища, разве что сначала они хотели применить пытки. Разумеется, я и не собирался оказывать сопротивления; напротив, я готов был рассказать им все, чтобы спасти свою жизнь. Потом мне подумалось, что Монтсе, возможно, постигла та же участь и мы с ней, вполне вероятно, встретимся в комнате для пыток. Мне хотелось, чтобы именно так и вышло, и не только потому, что мне казалось: окажись она рядом, гораздо проще будет объяснить нашим похитителям, что вся эта история — сущее недоразумение, а мы — всего лишь неразумные юнцы, но и по другой причине. Если нам суждено погибнуть, по крайней мере я еще раз увижу ее перед смертью.
Когда машина остановилась и багажник открыли, я не выдержал.
— Porca miseria![22]Этот тип обгадился! — воскликнул один из похитителей.
Меня стало мутить от вони.
— Успокойтесь! Мы ничего вам не сделаем! — пообещал тот, что разговаривал со мной в машине.
Я никогда прежде не попадал в столь унизительную ситуацию, так что на сей раз добровольно готов был умереть. Быть может, если повезет, у меня не выдержит сердце во время допроса.
— Я задыхаюсь, — пробормотал я.
— Найдите ему чистые брюки, — приказал человек, по всей видимости, руководивший операцией.
Потом меня потащили в какую-то комнату, развязали руки и сняли капюшон. Там я обнаружил чистые брюки, лохань с водой и мыло и привел себя в порядок.
Когда мои глаза снова привыкли к свету, я разглядел коренастого мужчину с лицом, испещренным тонкими морщинами, какие обычно бывают от солнца, с угольно-черными глазами и смуглым лицом — то был типичный итальянец-южанин.
— Значит, вы — Троица. Если бы вы пришли на кладбище на десять минут раньше, то сейчас были бы там же, где и Смит. Вы едва избежали его участи, — сказал незнакомец.
— Меня зовут Хосе Мария Уртадо де Мендоса, — поправил я его, решив не подтверждать ничего из сказанного им.
— Но ваша подпольная кличка — Тринидад. Успокойтесь, вас окружают друзья, — заверил мой собеседник.
— У вас странные представления о дружбе, — усмехнулся я.
— Нашей задачей было спасти вас, что мы и сделали.
— Спасти меня от кого?
— От тех, кто убил Смита.
— А кто эти люди? — поинтересовался я.
— ОВРА. Нацисты. Ватикан. Кто знает? — ответил он.
— Вы забыли принца Чиму Виварини.
Мой собеседник улыбнулся:
— Нет, уверяю вас, я не забыл принца Чиму Виварини.
— Кто вы такой? — спросил я.
— Скажем, меня зовут… Джон Смит.
— Смит мертв, — напомнил я ему.
— Здесь все мы носим имя… Джон Смит, — пояснил незнакомец, движением руки как будто указывая на своих товарищей, хотя те потихоньку покинули помещение.
— Тот Джон Смит по крайней мере был похож на Джона Смита, в то время как вы… — не удержался я.
— Внешность не имеет значения, важно одно: мы боремся за искоренение фашизма в Европе, — возразил он.
— По вашей форме я мог бы поклясться, что вы служите в тайной полиции Муссолини, — добавил я.
— Вы снова отталкиваетесь от внешности. Одеваясь так же, как твой враг, легче от него избавиться. Я же уже сказал вам: мы — друзья.
Кем бы они ни были, я все равно рассказал бы им то, что они хотели услышать.
— Что вам нужно от меня?
— Информацию, которую вы должны были сообщить Смиту.
— И вы меня отпустите?
— Никто вас не удерживает. Говорите — и можете уходить.
Оставалась вероятность, что, когда я выложу все, что знаю, этот новоявленный Смит пустит мне пулю в лоб. Но делать было нечего.
— Принц Чима Виварини отослал книгу Генриху Гиммлеру. И теперь ждет от него указаний. На данный момент никакого плана кражи Карты Творца у них не существует.
— Что-нибудь еще?
— Немцы также разыскивают рукопись об Атлантиде, в которой рассказывается о высшей расе людей. Это все.
— Видите, как просто? Теперь вы можете идти. Ах, чуть не забыл. Следующую встречу мы устроим иначе. Вы пойдете в пиццерию, и Марко укажет вам время и место явки. После сегодняшнего происшествия нужно будет усилить меры предосторожности. Передвигаясь на трамвае, время от времени выходите из него на остановках и садитесь на следующий; выбирайте кафе, где много народу и несколько дверей. Никогда не выходите через дверь, в которую вошли.
— Вы полагаете, после всего, что случилось, я по-прежнему намерен играть в шпионов?
— Не стоит воспринимать это как игру: речь идет о работе, которая впоследствии принесет пользу многим людям, — возразил он.
— Это всего лишь слова. Вы убиваете друг друга из-за дурацкой карты, из-за… предрассудка. Нет, это вы играете, — стал обвинять его я.
— Нам все равно, верят ли Гитлер с Гиммлером в эзотерические свойства этой «дурацкой» карты, как вы ее назвали; нас беспокоит тот факт, что, завладев ею, они используют ее как повод к наступлению на страны, граничащие с Германией. Опасна не карта, а теория жизненного пространства, идея о превосходстве Германии и о том, что ей нужны новые территории.
— Вы просите меня пожертвовать жизнью ради мертвеца? Если бы Смит по крайней мере был жив…
— Вы, очевидно, не понимаете, что поставлено на карту, — заметил Смит номер два.
— Демократия? Не смешите меня. Что сделала демократия для бедняков, кроме того, что дала им возможность голосовать и выбирать, какого рода бедность предпочесть? Да, я знаю, сейчас вы скажете мне, что демократия — наименьшее зло из всех систем правления, и я с вами соглашусь, однако сам я предпочитаю оставаться в стороне от происходящего.
Новоявленный Смит выслушал мою тираду, не переставая улыбаться. Мне показалось: я вижу в его глазах то же выражение, что и у Монтсе, когда она хотела сказать мне, что мне недостает идеалов, без которых жизнь становится невыносимой. Это был взгляд сочувствия, таким смотрят на неизлечимого больного.
— В таком случае сделайте это ради своей подруги, — предложил мой собеседник.
— Для нее происходящее — тоже не более чем игра. Она думает, что влюблена в принца, и она на что угодно готова ради его общества.
— Вы сами сказали: она влюблена и поэтому не откажется от своей задачи. Она пойдет до конца, ибо ни один влюбленный не бросает дела на полпути. И даже тогда, когда все плохо, влюбленному кажется, что перед ним открываются новые возможности. Нет, ваша подруга не отступит.
