— На пляже стоит киоск, и там работает один парень. Рине он тоже нравится. У него глаза как у жирафа. Я поплыла к рифу как раз напротив его киоска. Был отлив. Под водой я видела много интересного. В одном месте рос такой темный коралл, что я даже не поверила, а когда пригляделась, то оказалось, что это во все не коралл, а угорь. Мурена. Я чуть не умерла. Вокруг были миллионы морских ежей и несколько морских огурцов. Одного я даже поймала и сжала в руке, как ты мне показывала в тот раз.
— Отлично, Скотти. Маме это понравится.
— Я еще не закончила.
Я закрываю глаза. Лечь бы куда-нибудь. Слушать приятнее лежа.
— Потом я полезла на риф, поскользнулась, упала в воду и ухватилась рукой прямо за морского ежа. Он воткнул в меня все свои колючки. У меня рука стала как подушка для иголок. Было очень больно, но я вытерпела.
Я беру руки дочери и подношу их к своему лицу. На ее левой ладошке следы от игл морского ежа. Они выглядят как маленькие черные морские звезды, которые вдруг решили переселиться на детскую руку. Такие же звездочки видны и на кончиках пальцев Скотти.
— Почему ты мне ничего не сказала? Эстер знает?
— Да все нормально, — шепотом отвечает Скотти, словно боится, что мать ее услышит. — Это я сама сделала. Никуда я не падала.
— То есть как это «сама»? Ты что, нарисовала это ручкой?
— Да?
Я внимательно разглядываю черные отметины. Затем надавливаю на них рукой.
— Ой! — вскрикивает Скотти и вырывает руку. — Нет, я их не рисовала. Они настоящие.
— Зачем же ты солгала?
— Не знаю, — отвечает она. — Я не совсем солгала. Я не падала в воду.
— Значит, морской еж сам на тебя набросился?
— Нет, — отвечает Скотти.
— А что?
— Я стукнула по нему ладонью. Только маме не говори.
— Что? Что значит «стукнула»? Скотти, ответь мне, тебя этому Рина научила?
Мой сердитый тон удивляет и пугает ее.
— Я хотела, чтобы рассказ получился интересным. Скотти вытягивает ногу и поворачивает голову — еще одно балетное па.
— Не увиливай, — говорю я. — И оставь, пожалуйста, свои танцы.
Скотти опускает ногу на пол.
— Тебе было очень больно?
Я пытаюсь представить себе, что ей пришлось вытерпеть: шипы, кровь, морская соль, попавшая в ранки. «Ненормальная, — хочу я сказать дочери. — Ты пугаешь меня».
— He-а, не очень.
— Как ты могла, Скотти? Это же опасно. Я потрясен. Абсолютно. Где была Эстер?
— Ты хочешь узнать, что было дальше? — спрашивает Скотти.
Чтобы самому почувствовать, какую боль должна была испытывать моя девочка, я изо всех сил сжимаю руку в кулак, впиваясь ногтями в ладонь. И лишь качаю головой:
— Хочу.
— О’кей. Тогда не забывай, что ты мама. Молчи и не мешай.
— Не могу поверить, что́ ты с собой сделала. Но зачем…
— Не разговаривай! Молчи, а то больше не буду рассказывать.
Она продолжает рассказ, в котором есть все элементы хорошего рассказа: красочность, напряженность, тайна, боль. Скотти рассказывает, как с торчащими из ладони иглами забиралась на скалистый выступ рифа, словно краб с одной клешней, а перед тем, как вернуться на берег, бросила прощальный взгляд в сторону океана, где возле катамаранов в волнах плескались купающиеся. И добавляет, что их белые шапочки были похожи на уплывшие буйки.
Я ей не верю. Никакого прощального взгляда она на океан не бросала. Скорее всего, прямиком побежала к Эстер или в клубный медпункт. Скотти выдумывает эти детали, чтобы рассказ получился более живым и ярким. Ей очень важно, чтобы он понравился матери. Александра иногда проделывала то же самое — из кожи вон лезла, чтобы привлечь к себе внимание Джоани. А может, чтобы отвлечь внимание от Джоани. Подозреваю, что Скотти отлично усвоила эти уроки.
— Из папиных скучных лекций про океан я знала, что у морского ежа не иглы, а острые известковые выросты на панцире, которые выделяют особое едкое вещество.
Я улыбаюсь. Умница.
— Пап, тебе не скучно?
— Скучно? Мне? Ни капельки!
— О’кей. Теперь ты снова мама, так что замолчи. Сначала, мама, я хотела пойти в клуб, потому что там есть медицинский кабинет.
— Умница.
— Ш-ш-ш, — командует Скотти. — Но я пошла к тому симпатяге, который торгует в пляжном киоске, и попросила пописать мне на руку.
— Что ты попросила?
— Да, мамочка. Я ему так и сказала. «Извините», — говорю и объяснила, что поранила руку. Он давай ахать и охать. «С вами все в порядке?» — спрашивает. Будто мне восемь лет.
— Постой, — говорю я. — С меня хватит. Я больше не мама.
— Он не понял, чего я от него хочу, — продолжает Скотти, — и тогда я положила руку на прилавок, чтобы он ее увидел.
— Скотти, хватит, говорю тебе! Объясни, что происходит? Опять твои фантазии? Скажи, что ты все это выдумала. Ты фантазерка и выдумщица и вообще невероятно впечатлительная юная леди. Ведь выдумала, да?
Где-то я читал, что дети в этом возрасте склонны ко лжи. Нужно объяснить ребенку, что лгать нехорошо, что ложь больно ранит окружающих.
— Слушай, — говорю я, — ты отлично умеешь сочинять небылицы. История получилась великолепная, и маме она очень понравится, но все-таки — между нами — скажи, ты ее не выдумала?
— Нет, — отвечает она, и я, к несчастью, ей верю. Я не произношу ни слова. Я только качаю головой. Скотти продолжает рассказ, сначала робко, затем все увереннее, отдаваясь во власть своих переживаний.
— Сначала он начал ругаться как сумасшедший. Я не могу повторить того, что он говорил. Потом велел мне топать в больницу. «Или, может быть, ты член клуба?» — спрашивает, а потом заявляет, что сам меня туда отведет. Очень мило с его стороны. Он вышел из киоска — там сзади дверь, — и я пошла к нему и тоже зашла за киоск. Там мы и встретились. Я ему повторила, что нужно сделать, чтобы колючки сами вышли наружу, он заморгал, а потом снова начал ругаться. Я такого еще ни разу не слышала. Я заметила, что у него к реснице пристало что-то белое, протянула руку и убрала это. Он совсем растерялся — стоит и только оглядывается по сторонам. А вокруг никого нет. Мы с ним одни. Тогда я снова сказала, что он должен сделать, — ты уже знаешь. Пописать мне на руку. Тут он говорит, что видел в сериале «Спасатель», как один парень ртом высасывал яд из тела женщины. «Но та тетка билась в припадке, — говорит. — Валялась на песке и дергалась как дура! — Скотти пытается изобразить речь паренька, грубую и безграмотную. — Не стану я этого делать! — говорит. — Я здесь лосьоны от солнца продаю, и все, и писать тебе на руку не собираюсь!» Тогда я говорю ему то, что обычно ты, мамочка, говоришь папе, когда он упирается: «Да не будь ты бабой!» И знаешь, сработало. Он велел мне отвернуться и попросил, чтобы я что-нибудь говорила или насвистывала.
