Книга Успешное покорение мира - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

— Главное — до Нью-Йорка добраться, а от учителя можно свалить.

— Да уж, как же!

— Спорим?

— Попробуй — увидишь, что из этого выйдет.

— Вот заладил: «увидишь», «увидишь». Что я там увижу, а, Льюис?

Его сверкающие синевой глаза тоскливо и досадливо смотрели на попутчика. Этих двоих ничто не связывало, разве что возраст — пятнадцать лет — да проверенная временем дружба их отцов, но это и вовсе не в счет. Кроме того, оба ехали из одного и того же города на Среднем Западе в одну и ту же школу Новой Англии, только Бэзилу предстоял первый год обучения, а Льюису — второй.

Но, вопреки расхожим представлениям, на ветерана Льюиса жалко было смотреть, тогда как новичок Бэзил сиял от радости. Льюис ненавидел школу. С детства привыкший во всем полагаться на свою мать, деятельную и властную, он не мог смириться с тем, что она все больше и больше отдаляется, а потому совсем скис и отчаянно тосковал по дому. Бэзил, напротив, уже давно с жадностью впитывал рассказы о школе-пансионе и теперь совершенно не грустил, а, наоборот, радовался узнаванию и собственной осведомленности. Кстати сказать, вчера вечером он именно в угоду школьным нравам, исключительно по праву сильного, взял да и выкинул в окно расческу Льюиса — просто так.

Наивные восторги Бэзила внушали Льюису отвращение; когда же Льюис машинально попытался охладить его пыл, взаимная неприязнь достигла высшей точки.

— Могу сказать, что ты там увидишь, — зловеще проговорил он. — Вот застукают тебя с сигаретой — и увидишь домашний арест.

— Никто меня не застукает: я курить не собираюсь, я буду в футбол играть.

— В футбол! Ну ты даешь! В футбол!

— Послушай, Льюис, тебе вообще хоть что-нибудь нравится?

— Футбол нисколько не нравится. Какой интерес выходить на поле, чтобы получить в глаз?

Льюис рассуждал свысока: по наущению матери он считал свою боязливость не чем иным, как здравомыслием. Но Бэзил из лучших, как ему казалось, побуждений ответил в такой манере, которая способна сделать людей заклятыми врагами.

— Если бы ты играл в футбол, к тебе стали бы совсем по-другому относиться в школе, — покровительственно заметил он.

Льюис не считал, что к нему плохо относятся. Он вообще об этом не думал. Но Бэзил его ошарашил.

— Ты дождешься! — в ярости вскричал Льюис. — Там тебя живо обломают!

— Не заводись, — сказал Бэзил, хладнокровно поправляя стрелки на своих длинных брюках. — Не заводись ладно?

— Все знают, что в «Кантри-Дей»[9]ты был в каждой бочке затычка!

— Не заводись, — повторил Бэзил, но уже без прежней уверенности. — Сделай одолжение, не заводись.

— Думаешь, я не помню, что про тебя в школьной газете написали?..

Тут и сам Бэзил утратил хладнокровие.

— Если будешь заводиться, — мрачно сказал он, — твои щетки тоже из поезда вылетят.

Эта нешуточная угроза подействовала. Фыркая и ворча, Льюис откинулся на спинку своего дивана, но, вне сомнения, перестал заводиться. Он припомнил своему попутчику самую позорную страницу его жизни. В одном из номеров газеты, которую выпускали ребята из их прежней школы, под рубрикой «Личные объявления» появилось следующее:

Если кто-нибудь любезно согласится отравить юного Бэзила или найдет какой-либо иной способ заткнуть ему рот, вся школа, включая меня, будет премного благодарна.

Им оставалось только сидеть и молча злиться. Потом Бэзил сделал решительную попытку перезахоронить эту злосчастную реликвию. Что было, то прошло. Допустим, он раньше слегка заносился, но ведь сейчас ему предстояло начать с чистого листа. Очень скоро это воспоминание улетучилось, а вместе с ним и унылое обличье Льюиса, и весь поезд; на Бэзила опять повеяло дыханием Новой Англии, от которого зашлось сердце. Из сказочного мира его звал чей-то голос; стоявший рядом человек положил руку на его обтянутое джемпером плечо.

— Ли!

— Да, сэр.

— Сейчас все зависит от тебя. Понял?

— Да, сэр.

— Тогда вперед, — сказал тренер. — Жми.

Бэзил сдернул джемпер и, оставшись в юношеской форме, выбежал на поле. Игрового времени оставалось ровно две минуты; счет был три — ноль в пользу противников, но при виде юного Ли, который из-за происков Дэна Хаскинса, грозы всей школы, и его прилипалы Хорька Уимса пропустил целый год, над трибунами Сент-Реджиса забрезжила надежда.

— Тридцать три — двенадцать — шестнадцать — двадцать два! — гаркнул Коротышка Браун, тщедушный квотербек[10].

Это был его сигнал…

— Фу ты! — вырвалось у Бэзила, забывшего о недавнем конфликте. — Так мы до завтра будем тащиться.