Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 139
– Тутмос, дорогой, как дела сегодня в школе? Этот ужасный ветер не помешал вам заниматься? Зато, по крайней мере, нынче не будет лошадей. Пойдем в ту комнату.
Он обнял ее, их руки сомкнулись. Она повела его в свою спальню, где горело множество огней и женщины сидели, болтали и играли в настольные игры. Мутнеферт устроилась на своей любимой кушетке и предложила ему сладостей из коробки, которая стояла у ее локтя, потом сама взяла лакомство и с наслаждением положила его в рот.
– Какая вкуснятина! Это подарок от носителя сандалий фараона. Он получил их от правителя Туры. Похоже, кондитер у Туры получше, чем у Единого.
Она похлопала ладонью по подушке, на которой покоилось ее могучее бедро, и Тутмос опустился рядом с ней.
Ветер доносился до покоев Мутнеферт лишь слабыми отголосками, поскольку ее комнаты были со всех сторон окружены другими помещениями; при этом у нее был собственный выход – узкий коридор позади аудиенц-зала, который вел в сад. К царскому семейству Мутнеферт могла присоединяться лишь по особому приглашению, но поскольку вечерами все обедали вместе, то с этим никаких затруднений не было. Да и напряжение, которое она наверняка испытывала бы, постоянно находясь при фараоне, ей было ни к чему. Собственное положение при дворе вполне устраивало женщину. Она пользовалась несравненно большей свободой, чем чужеземные наложницы фараона, прекрасные рабыни, которых он привозил из многочисленных военных кампаний или получал в дар от иноземных послов. Те жили за закрытыми дверями и не встречали других мужчин, кроме своего господина. К ней он приходил иногда среди ночи, слегка навеселе после пира, слегка возбужденный. Он был неизменно добр с ней, матерью своего единственного оставшегося в живых сына, но его визиты со временем стали более редкими, и она знала, что он предпочитает общество мягкой Ахмес. Она не обижалась. У нее был Тутмос, ее любимец, и она баловала его, гордая своим достижением, которое Ахмес не сумела повторить. Мутнеферт отнюдь не была глупа и прекрасно понимала, что, случись Тутмосу взойти на трон Гора, и ее собственное положение многократно укрепится. Но если в первые годы страсти, которую она испытывала к его отцу, у нее еще были какие-то честолюбивые мечты, то теперь они окончательно уступили место уютной лени, и все свое время она проводила, сплетничая с компаньонками о мужчинах. От сытой жизни, которую она вела, лицо у нее отяжелело, под подбородком залегли складки, щеки отвисли, но зеленые глаза по-прежнему светились жизнелюбием, которое Мутнеферт, увы, не передала своему сыну. Пристрастие к чувственным удовольствиям и неодолимое стремление к излишествам он унаследовал, но той жизнерадостности, благодаря которой его мать оказалась в постели самого фараона, у него не было и в помине. Взглянув на сына, уже слегка располневшего, нацепившего гримасу неудовольствия, портившую его красивое лицо, она почувствовала укол беспокойства.
– Я еще не спросила тебя, как тебе нравится колесница.
– Только ты и не спросила. Мой царственный отец интересовался этим вчера, Хатшепсут сегодня, а теперь ты. Я ее ненавижу, вот так. Разве не достаточно того, что я могу стоять в этой штуке, неужели обязательно еще и править? Цари не управляют сами экипажами, в которых ездят.
– Тсс! Цари должны уметь делать множество разных вещей, а ты, мой дорогой, будешь царем.
Она ковырнула длинным ногтем в зубах и потянулась за следующей конфетой.
– Весь дворец гудит от слухов. Мне говорили, что Единый вот-вот объявит свою волю, а какова она, мы с тобой знаем. Ее высочество Неферу достигла брачного возраста, и ты тоже.
– Да, наверное. Неферу сегодня не было в школе. Она нехорошо себя чувствует. Каждый вечер обедает у себя и не выходит, хотя отец сам ходил и говорил с ней. Я не хочу на ней жениться. Она слишком худая и костлявая.
– Но ведь ты женишься на ней, правда? И будешь делать все, чтобы умилостивить своего царственного отца!
Тутмос упрямо оттопырил губу:
– Я и так стараюсь ему угодить, но это задача не из Легких. По-моему, я его только разочаровываю. Я не воин, как он. И не умен, как Хатшепсут. Когда я стану фараоном и у меня будут сыновья, пусть живут как захотят.
– Перестань молоть чепуху! Тебе еще многому нужно научиться, так что поспеши. Ибо, едва Единый объявит наследника, твое время будет строго ограничено и прежней свободе придет конец. Тогда у тебя уже не будет права на ошибки, сынок, так что ошибайся, пока можно, и учись. Хочешь сыграть со мной в домино или шашки?
– Я спать хочу. Слишком жарко для игр. И когда только этот проклятый ветер уймется.
Он встал, и она с любовью взяла обе его руки в свои.
– Ну, ступай. Вечером увидимся. Поцелуй мамочку. Она выпятила красные губы, он нагнулся и слегка коснулся их своими.
Бывшие в покое женщины тоже поднялись и поклонились, вытянув руки; Тутмос вышел и, пройдя темной приемной, оказался в коридоре. Иногда дворец казался жутковатым местом, полным непонятных теней и бесплотных шорохов, в особенности ночью или когда, как сегодня, дул хамсин. Тутмос шагал торопливо, склонив голову. Каждый раз, когда он приближался к очередному стражнику, молчаливо стоявшему у стены, ему казалось, будто это гигантский, одетый в кожу пустынный джинн принял причудливый человеческий облик и притворяется его могучим отцом, но, едва он пробегал мимо, наваждение таяло, растворялось в песчаной пыли, которая клубилась вокруг лодыжек мальчика и гнала его вперед. В свои покои, где его ждал слуга, он вбежал совсем запыхавшись, но не от жары, а от страха.
День медленно тянулся к концу. Когда настало время обеда, ветер задул еще сильнее. Его непрерывный вой сопровождал трапезу от начала до конца, а снаружи раскаленный воздух хлестал по дозорным вышкам на главной стене дворца и без разбора яростно обрушивался на здания и сады. Песок был повсюду – в еде, в волосах, между кожей и одеждой, под ногами. Аппетита ни у кого не было. Хатшепсут сидела рядом с матерью и быстро покончила с едой. Фараон вовсе не ел, а только пил, его глаза покраснели под черной угольной подводкой, взгляд был рассеян и непроницаем. Инени ушел к себе еще до наступления ночи, так что пиршественный зал был наполовину пуст. Но верный Аахмес пен-Нехеб сидел подле Тутмоса, положив больную ногу на подушку и туго завернувшись в плащ для защиты от песка. Фараон с ним не разговаривал. Неферу тоже не было, она сказалась больной, как и поутру. И вот теперь фараон глушил вино и угрюмо размышлял, что ему с ней делать. До сих пор держать ее в повиновении не составляло для него никакого труда, но на этот раз что-то внутри нее взбунтовалось, и она упрямо отказывалась иметь с ними что-либо общее. «Ничего, пройдет со временем, – думал он, глядя, как Хатшепсут катает мраморные шарики по испещренному прожилками каменному полу. – А не пройдет, значит…» Он тяжело заворочался на стуле.
– Ступай домой, пен-Нехеб, – резко бросил он. – Не годится в такую ночь быть далеко от дома. Я не для того дал тебе землю, чтобы ты рассиживался на моей. Я распоряжусь, чтобы тебя проводили.
– Ваше величество, – отвечал пен-Нехеб, – я слишком стар, чтобы прятаться дома от ветра пустыни. Разве вы позабыли ночь, когда мы обрушились на Ретенну, а ветер дул так, что во мгле нельзя было разобрать, где солдаты неприятеля, а где наши?
Ознакомительная версия. Доступно 28 страниц из 139
