– Это всего лишь я, – произнес Квинтус.
– Я вижу. А что ты здесь делаешь?
– Я молил богов, чтобы ты пришла.
– Что ж, кажется, они тебе благоволят, – ответила девушка, и ее звенящий смех, как будто изумивший птиц, заставил их замолчать.
Пришел Сетоний, со своей скованной походкой, немного медлительный, как обычно по утрам.
– Так ты уже здесь, Мария, – зевая, констатировал факт садовник.
– Да. Знаешь, за что зацепились грабли?
Сетоний не был настроен на загадки, поэтому отрицательно помотал головой.
– Они зацепили римского солдата, который перебрался через стену.
Сетоний тут же проснулся, отступил немного назад и бросил долгий взгляд на Квинтуса. А потом вдруг расхохотался.
– Очень хотелось бы знать: как ты перелез через стену?!
Он внимательнее вгляделся в мальчишку и пришел к выводу, что, несмотря на обуревавшее его смятение, тот довольно неплохо выглядел. В итоге садовник заявил:
– Я сам был юн и знаю, каково ощущать в теле огонь. Мария, безусловно, красива, но мы не можем позволить похотливым котам лазать здесь, ты и сам понимаешь. Если у тебя честные намерения, иди к ее матери и попроси разрешения видеться с девушкой.
Квинтус поклонился, оправил одежду и согласился:
– Я так и сделаю.
– Замечательно. А теперь ты исчезнешь тем же путем, каким проник сюда.
Когда Квинтус вскарабкался обратно на стену, он уселся на гребне и помахал Марии рукой;
– Увидимся.
– Посмотрим, – отозвалась Мария, но Квинтус видел, что она вовсе не так неприступна, как хотела бы казаться.
Вахта Квинтуса длилась до десяти часов. Он ходил взад-вперед и в такт шагам разучивал слова которые должен был сказать Эфросин. Эту пышную женщину Квинтус испугался еще прошлым вечером. «Мое имя Квинтус Петрониус. Я сын кентуриона Галла Петрониуса из шестого сирийского легиона. Моя мать и сестры живут в Риме мы не богаты, но на жизнь хватает. Я здесь чтобы просить руки юной Марии».
Скоро речь прямо-таки отскакивала от зубов. Однако, когда пришло время говорить, у него так пересохло во рту, что он не мог вымолвить и слова. Эфросин, как обычно после обеда, сидела в кабинете и удовлетворенно подсчитывала доходы. Она дружелюбно кивнула.
– Итак, чего желает господин солдат?
Ни слова. Эфросин пришлось самой продолжить, пока пауза не стала неловкой.
– Как от повара, так и от садовника я слышала, будто бы некий солдат имеет странную склонность путешествовать черными ходами, через кухню и даже лазать по стенам.
Кончики ее губ подергивались, да и сам Квинтус вдруг ощутил весь комизм ситуации. Он всплеснул руками, попытался улыбнуться и выговорил:
– Вообще-то, у меня нет привычки так по-идиотски себя вести.
– Тогда я надеюсь, такого больше не произойдет. Что касается Марии, ты должен знать, что она девушка порядочная. Если господин солдат желает встретиться с ней и она сама этого хочет, нет препятствий к тому, чтобы ты навестил ее.
Квинтус рухнул на колени и наконец выдавил из себя отрепетированную речь. Эфросин подумала, что театральности в нем не меньше, чем в Октавиане.
Ей ничего не оставалось, кроме как засмеяться. Смех хозяйки дома показался Квинтусу пощечиной. Эфросин заметила это, собралась и сообщила:
– Я рада, что Квинтус Петрониус имеет благородные намерения. Но прежде чем говорить о браке, нужно ведь еще узнать друг друга, не так ли?
– Я как будто уже тысячу жизней знаю ее, – пробормотал Квинтус, воспитанный в духе Платона. Это, однако, не возымело должного эффекта, ибо Эфросин не верила в переселение душ.
– Все, кто влюблен, становятся немного ненормальными. Не тревожься, солдат, это пройдет.
– Никогда, – отозвался Квинтус с такой уверенностью в голосе, что женщина почти поверила ему.
Она выглядела суровой, когда проводила его в сад, где работала Мария. Девушка сидела среди цветущих крокусов, таких же золотых, как ее волосы. Она была в тонкой тунике – новой, насколько помнила Эфросин. Туника была голубой, под цвет глаз и озера, блестевшего позади.
«Неутешительный знак», – решила Эфросин, а вслух сказала:
– Мария, я здесь, чтобы представить тебе молодого человека, сгорающего от желания увидеть тебя. Но решение остается за тобой.
Квинтус снова лишился дара речи.
– Как ты, наверное, заметила, он не очень-то разговорчив и, честно говоря, не особо одарен, – заявила Эфросин.
В ту же секунду она поняла, насколько это было глупо, но была слишком обеспокоена серьезностью мальчишки и ожиданиями Марии. Она зло продолжила:
– Юный балбес по имени Квинтус Петрониус просил твоей руки.
Прежде чем продолжить, женщина громко фыркнула.
– Я позволила ему поговорить с тобой в саду, но только в присутствии Сетония.
Сетонию Эфросин наказала:
– Ты в ответе за честь моей дочери.
Потом повернулась на каблуках и вернулась к себе в кабинет, с неприятным ощущением, что уже проиграла в этой битве. Она видела это в глазах Сетония, а на свете не было человека, чьему суждению она доверяла бы больше.
Мария, которая была очень далека от негодования приемной матери, взяла Квинтуса за руку:
– Ты, наверное, не прочь полюбоваться садом.
Квинтус вырос в каменном Риме и не очень-то интересовался цветами. Тем не менее он светился ожиданием и пытался одновременно и смотреть, и слушать, когда Мария показывала клумбы и рассказывала о цветах, кустарниках и деревьях. Но он видел лишь ее и слышал лишь нежный девичий голос.
– Ты видел наш олеандр? – поинтересовалась Мария. – Это необычный сорт, и скоро на нем появятся тысячи розовых цветков.
Он смотрел на колючий кустарник и понимал, что никогда прежде не был так счастлив.
Время пролетело, и повар, несший гораздо большую ответственность за развитие событий, чем Сетоний, прервал их. Он разыскал парочку и попенял на то, что ужин давно накрыт и время визита истекло.
– До завтра, – попрощался Квинтус.
– Да, до завтра, – ответила Мария.
– Мы не так уж многое можем сделать, – поделился своими соображениями с Эфросин садовник.
– Определенно, – согласилась женщина.
Квинтус появлялся каждый день в одиннадцатом часу. Куртизанки Эфросин вились вокруг него, словно бабочки.
– Какой милый мальчик! Милый маленький мальчик!
– Они просто дразнят тебя, – примирительно сказала Мария. – Пошли, я покажу тебе мой тайный грот.
Опять началась болтовня:
