— Мы идём за орехами! — Амабель помахала ивовой корзинкой. — Хочешь с нами?
Вообще-то Гвинет собиралась посвятить этот день поискам новой информации о похитителе креста и мощей. Но ни она, ни Гервард пока не знали, с какого конца взяться за это дело. Какой соблазн — забыть на время обо всех проблемах и просто пойти с друзьями собирать орехи!
— Иду! — крикнула она. — Подожди, у мамы спрошу.
Она отвернулась от окна и пошла расталкивать брата. Сначала Гервард лишь бормотал что-то неодобрительное и старался поплотнее завернуться в одеяла, а когда Гвинет безжалостно стащила их с него, бессмысленно щурился на неё сквозь копну всклокоченных волос. Но, услыхав про Айво и Амабель, он быстро вскочил, натянул рубашку и даже причесался растопыренной пятернёй.
— Смотри-ка!
Гвинет обернулась — она как раз искала в углу комнаты башмак, который с вечера куда-то зашвырнула. Гервард показал ей свою ногу. Оказывается, за ночь повязка размоталась, и стало видно, что рана на лодыжке полностью зажила. Даже шрама не осталось.
Гвинет глазам своим не верила.
— Чудеса!
— Наверное, этот отшельник святой, — предположил Гервард.
— Мы должны как-то отблагодарить его! — заявила Гвинет, натягивая башмаки. — Может, мама даст нам для него какой-нибудь еды? Лучшие орехи растут как раз у подножия Тора.
Они осторожно спустились по скрипучим деревянным ступеням. Гвинет приложила палец к губам — негоже будить в постояльцев в такую рань.
В кухне в тусклом свете масляной лампы Айдони Мэйсон вынимала из печи первые хлебы. Гвинет с наслаждением втянула в себя аромат тёплой сдобы. От вкусного духа ужасно захотелось есть. Увы, близнецы Торсоны вряд ли будут дожидаться, пока они с Гервардом позавтракают.
— Орехи? — переспросила Айдони Мэйсон. — Да, орехи нам пригодились бы. Погодите, найду вам мешок.
Она порылась в чулане, вытащила небольшую котомку и добавила, улыбнувшись:
— Вот, возьмите хлебушка на дорогу.
— А можно мы возьмём ещё, для отшельника? — спросил Гервард. — Смотри, как он вылечил мою ногу!
— Никогда такого не видела! — Глаза матери округлились от изумления. — Наверное, он знает очень сильные травы! Конечно, отнесите ему хлеб — должны же мы хоть такой малостью отблагодарить его за доброту.
Гвинет взяла тёплый хлеб для себя и аккуратно уложила в котомку второй, для отшельника. Они с Гервардом попрощались с матерью и вышли к друзьям. Айво сидел на краю колодца и бросал камушки в воду. Амабель нетерпеливо расхаживала взад и вперёд, размахивая корзиной.
— Я уж думала, вы не придёте. Ой, Гвинет, это ведь хлеб твоей матушки?
Гвинет разделила хлеб на четыре части и протянула всем по ломтю. Жуя на ходу, они весело зашагали по улице. В промозглое осеннее утро тёплый хлеб пришёлся особенно кстати. Тяжёлые облака снова предвещали дождь.
Не успели друзья отойти далеко от трактира, как позади них послышался стук копыт. Обернувшись, Гвинет увидела, как мастер Гуд выводит из ворот повозку, запряжённую мулом. Лошадь была привязана позади. Они посторонились.
— До свидания, мастер Гуд, — крикнул Гервард. — Счастливого пути!
Мастер Гуд молча помахал рукой. «Какой всё-таки у госпожи ле Февр угрюмый компаньон, — удивилась в очередной раз Гвинет. — Неужели она не могла найти слугу повеселее? Впрочем, мастер Гуд наверняка сильный и умелый боец и может защитить её в пути от всех опасностей».
Гервард уже рассказывал друзьям, как он попал в вершу мастера Фримена и как молчаливый отшельник вылечил его ногу.
— Интересно было бы посмотреть на него, — сказал Айво.
— Может, и увидим, — ответила ему Гвинет. — Мы встретили его недалеко от орешника.
— Может, он и Айво вылечит? — захихикала Амабель. — Бедняжка так приложился головой, когда упал с яблони Тома Смита! Я уж думала, он все мозги вытряхнул!
Айво сделал вид, что сейчас кинет в сестру коркой, и она, смеясь, отскочила.
Было уже позднее утро, когда они добрались до орешника. Но день оставался хмурым. Земля казалась даже мокрее, чем вчера после ливня. Сверху капало, тропинку пересекали маленькие хлопотливые ручейки, лужи были покрыты рябью. Зато орехов было полно — даже на нижних ветках, которые обычно обдирали первыми. Айво и Амабель принялись срывать их горстями и швырять в корзину. Гвинет положила хлеб для отшельника на поваленное дерево — то самое, на котором он перевязывал ногу Герварду — и вытрясла крошки из котомки. Теперь можно было приступать к сбору.
Некоторое время они трудились молча. Тишину нарушил крик Герварда:
— Вот он!
Гвинет обернулась. Действительно, невдалеке мелькнула высокая фигура. Давешний отшельник быстро и уверенно шагал по болоту, словно по твёрдой земле. Гвинет окликнула его, но он даже не оглянулся.
— Беги, Гервард, — сказала она. — Догони его и скажи про гостинец.
Гервард устремился за отшельником. Но сколько он ни кричал, тот не оборачивался.
— Что стряслось? — удивилась вдруг Амабель. — Куда помчался Гервард?
— Догоняет отшельника, о котором мы вам рассказывали, — объяснила Гвинет.
— Отшельника? — переспросил Айво, выпуская усыпанную орехами ветку. — Нет тут никакого отшельника!
Гвинет снова обернулась и на этот раз тоже никого не увидела.
— Пропал, — расстроилась она.
— Или его вовсе не было, — хихикнул Айво. — Может, у вас видения? Наверное, ваш отшельник — призрак. Взял — и растворился в воздухе!
Он покрутил пальцем у виска.
— Эй, Гервард! Я так думаю, твой отшельник — просто призрак!
Гервард с разочарованным видом пробирался обратно через густые кусты.
— Он не призрак! Он святой, и ногу мне вылечил!
— А может, тебе приснилось, что ты повредил ногу? — дразнился Айво. — Ну, погоди, сейчас я тебя разбужу!
Он выхватил из корзины крупный орех и бросил им в приятеля.
— Ах, так!
Гервард пришёл в восторг. Он пригнулся, пропуская орех над головой, сорвал с ближайшей ветки целую пригоршню орехов и запустил в Айво.
— Получай!
Гвинет и Амабель тоже присоединились к веселью. Орехи со свистом летели со всех сторон. Раскрасневшаяся с развевающимися волосами, Гвинет как раз нагибала верхнюю ветку, чтобы добыть себе побольше снарядов, как вдруг со стороны реки раздался сердитый вопль.
Кто-то пробирался сквозь кусты, чавкая болотной грязью. Ещё миг — и из зарослей ежевики, потирая ушибленный лоб, выбрался Осберт Теллер. Бугристое лицо карлика было красным от злости.
— Ах вы, паршивцы! — вопил он. — Чего ради вы швыряли в меня орехами?
