Кирилл Авинов бежал от своих. «Вика Юрковский», по зову долга спасший наркома и раскрывшийся при этом, драпал на север под хилой защитой рабочего полка «Грузолеса». Матерившиеся пролетарии, грузчики и портовики, отступали под натиском добровольцев, потихоньку разбегаясь. Всей толпою они устремились на огромный пустырь в окружении военных складов — и напоролись на казаков. Затеялся странный бой — работяги метались, мешаясь в кучу, то наступая, то отбегая, швыряя оружие в пыль и сдаваясь пачками.
А «красный лазутчик» под шумок, с наркомом на пару почесали дальше. Им повезло — перепрыгивая рельсы, они заметили накат тяжёлого бронепоезда. Авинов хотел было нырнуть под каменный мосток, но Сталин побежал вдоль путей, неистово маша руками.
— Стой, чатлак! Стой, с-сука! — кричал он, надрывая голос, мешая русскую брань с грузинской. — Дампало виришвило! Стой, тебе говорят!
Блиндированный состав, огромный и тяжёлый, влекомый двумя паровозами, начал осаживать, из-под колёс ударили метёлочки искр. И только теперь Кирилл разобрал название, выведенное на броневагонах и площадках с морскими орудиями, — «Предреввоенсовет».
Это был личный поезд Троцкого, «летучий аппарат управления наркомвоена», передвижная крепость, где было всё — секретариат, телеграф, мощнейшая радиостанция, гараж с грузовиками и легковыми моторами, типография газеты «В пути», баня и царский салон-вагон, в коем Лейба Бронштейн почивал.
Бронепоезд не остановился, придержал лишь разбег — колёса медленно проворачивались. Стальная дверь с намалёванной на ней заглавной буквой «П» распахнулась с лязгом. Наружу свесились два огромных матроса в кожанках с красными звёздами на рукавах и с повязками «Поезд Предреввоенсовета».
— Руку! — гаркнул один из них. — Руку давай!
Сталин вцепился в протянутую длань, и его «выудили» на площадку, как рыбку из пруда. Авинов сам ухватился за поручень, подтягиваясь. Матрос одной рукой забросил штабс-капитана в тамбур.
— Клигер, запри! — приказал он напарнику и крикнул в узкий коридор, освещенный дрожащим светом ламп: — Ходу!
С гулом покатили колёса, придавливая рельсы. Бронепоезд набирал скорость. Эхом отозвался грохот орудий с задней площадки — «прощальный салют». Горохом по стенке ударила пулемётная очередь.
— Хрен там! — хмыкнул матрос, валко шагавший впереди.
Вся компания миновала броневагон, где стрекотали телеграфные аппараты, а дюжий ревмат,[47]«краса и гордость революции», орал в трубку, зажимая пальцем свободное ухо:
— Ефраима мне! Склянского! Драудин говорит… Что значит — нету?! Найти! Р-расстреляю к такой-то матери! Срочно!
В следующем вагоне «попутчиков» ждали. Удалой комдив Думенко с чёрной бородой, вьющейся до пояса, «первая сабля Республики», неотрывно, набычившись, глядел в маленькое окошко под откинутым бронещитком — проезжали то ли Орудийный, то ли Французский завод. Высокий, крепкого сложения командюж[48]Егоров стоял, скрестив на груди сильные руки. Его грубоватой лепки лицо с приплюснутым носом, большим красивым ртом и волевым подбородком выражало безмерную усталость. Маленький, очень толстый Вацетис, с короткой, совершенно заплывшей жиром шеей и микроскопическими, постоянно воспалёнными глазками, бегавшими по сторонам, был одет во что-то среднее между полотняной парой и формой капитана-волгаря. Кряжистый, широконосый, скуластый Ворошилов — крановщик, вознёсшийся в командармы, — бегал по вагону, хлопая себя по ляжкам, и бодро тараторил:
— Не падай духом, товарищи! Держись!
Увидев Сталина, он просиял, и тут же толпа раздалась. В образовавшийся проход стремительно ворвался Троцкий в распахнутой кожаной шинели с красным подбоем. Резко остановившись, он задрал мефистофельскую бородку — стёклышки пенсне отразили свет ламп — и спросил резко-металлическим голосом:
— Вырвались?
— Ушли, — усмехнулся Сталин, шаря по карманам. Трубку он обнаружил в нагрудном.
Клим Ворошилов достал кисет, щедро отсыпав ядрёной махорки. Авинов тоже не упустил случая прогнуться — поднёс огоньку.
Коба, попыхивая, раскурил трубку и указал ею на Кирилла.
— Если бы нэ он, — спокойно сказал наркомнац, — шлёпнули бы меня беляки.
Предреввоенсовета — с еврейским острым, чуть жестоким лицом и шапкой чёрных, вьющихся волос над большим и широким лбом — сверкнул стекляшками пенсне, обратив взгляд на Авинова. «Бес революции!»
— Коротко о себе, — потребовал он.
— Виктор Павлович Юрковский, капитан, — отчеканил Кирилл. — В РКП(б) состою с четырнадцатого года. Как член ревкома Румынского фронта вёл агитацию и пропаганду в Дроздовской дивизии. Сегодня пришлось «засветиться»…
Троцкий с чувством пожал ему руку.
— От имени Реввоенсовета, — торжественно сказал он, — выношу вам благодарность за спасение нашего товарища.
— Служу трудовому народу! — выпалил Авинов.
— Экий он у тебя строевой! — хохотнул Ворошилов.
Вынув трубку изо рта, Сталин сказал Лейбе Бронштейну, кивая на Кирилла:
— Рэкомендую в комиссары. Товарищ Юрковский и военспэц, и партиец, умеет зажечь массы…
— Без воинского искусства, — поджал губы Думенко, — массы — это человечья икра, ползучее безличное число, валом валящее Всех-Давишь!
— Это всё хорошо, — пренебрежительно отмахнулся наркомнац, — но если даже у самого талантливого полководца в мире нэ будет сознательного и подготовлэнного правильной агитацией солдата, то, поверьте, товарищ Думенко, он ничего не сможет сдэлать с самым ничтожным по количеству, но воодушевлённым рэволюционером. — И повторил, кладя руку на плечо Авинова: — Рэкомендую.
— Посмотрим, — протянул Троцкий. — Товарищ Павлуновский, займитесь!
Личный палач Предреввоенсовета Павлуновский — высокий, худой, с пугающим взглядом мёртвого человека, одетый в кавалерийскую шинель до пят, с рукой на перевязи, — молча кивнул и вышел.
Улыбаясь, Лев Давидович продолжал глядеть на Кирилла, но глаза его оставались неласковыми и цепкими.
— Чёрт возьми, чего там смотреть! — воскликнул Клим Ворошилов. — Водочки ба! И по бабам!
Не слушая этого жизнелюба, Предреввоенсовета обратился к Сталину:
— Ваше мнение, Иосиф Виссарионович, почему мы оставили Царицын?
Наркомнац уцепился за поручень одной рукой — вагон шатало, а другой вынул трубку изо рта.
— А я нэ меняю своего мнэния, — медленно проговорил он. — Виной всэму недоработки на идеологическом фронте.
И сделал хорошую затяжку, словно подводя черту.
