Дэвид. Зачем ей ушные палочки?
Дженни. Не все ли равно?!
Норман. Черт возьми, причем тут палочки?
Сэнди. Они давным-давно строили друг другу глазки.
Хэл. Снова с больной головы на здоровую. Это ты кадрила ее братца.
Сэнди. Будь ты проницательнее, знал бы, что Кен Фокс меня абсолютно не интересовал.
Хэл. Нет?
Сэнди. Никогда. Если бы я надумала тебе изменять, то уж лучше с Ховардом Нудельманом.
Хэл. С Нудельманом? С нашим риелтором?
Сэнди. Он знает, как разбудить в женщине женщину.
Хэл. В каком смысле?
Сэнди. Неважно.
Хэл. Ты разок перепихнулась с Ховардом Нудельманом, что ли?
Сэнди. Нет.
Хэл. Слава богу.
Сэнди. Я сплю с ним много лет. У нас давно роман.
Хэл. У тебя роман с Нудельманом?
Сэнди. Да.
Хэл. Я серьезно!
Сэнди. Раз мы выкладываем все начистоту, я тоже имею право быть честной.
Хэл. Но ты же только что сказала: «если бы я надумала изменить» — в смысле не изменяла.
Сэнди. Я больше не могу врать. При всем уважении к тебе, я сплю с Нудельманом.
Дэвид. Ай да Нудельман!
Хэл. Ты смеешься.
Сэнди. Я любила тебя, Хэл, — ты ведь знаешь. Но что делать, когда романтика уходит, страсть угасает, а ты по-прежнему дорожишь своим спутником? Остается только изменять.
Норман. Именно это я пытался объяснить Шейле.
Хэл. Сколько же раз вы спали?
Сэнди. Разве цифры что-то решают?
Хэл. Для меня да. Я бухгалтер.
Сэнди. Ну, скажем так: я не хожу на приемы к психоаналитику.
Хэл. Ты хочешь сказать, каждую среду, четверг и субботу…
Сэнди. Нет никакого доктора Файнгласа.
Хэл. А я думал, ты борешься с депрессией.
Сэнди. Я и боролась. И могу всем порекомендовать такую терапию.
Хэл. А сто шестьдесят долларов в час?
Сэнди. Номер в гостинице.
Хэл. Я весь год оплачивал вам с Нудельманом номер в гостинице?
Сэнди. А тебе не казалось странным, что у меня единственный на свете психотерапевт, который не уходит в отпуск в августе?
Дэвид. Вот сущий фарс. Что там наша жизнь!
Шейла. Фарс? Разве это не трагедия?
Норман. А в чем трагедия-то?
Шейла. Разве это не горько: два человека когда-то наверняка любили друг друга — и явно любят до сих пор, — но былое очарование, прежнее влечение исчезло…
Дженни. Никто не в силах продлить влюбленности.
Дэвид. Увы. Мы привыкаем, на место страсти приходит что-то другое — совместный опыт, дети, скотство.
Хэл. Вы с Нудельманом и сейчас встречаетесь?
Сэнди. Нет. Помнишь, в начале года у него было сотрясение?
Хэл. Помню. Он до сих пор не оклемался. Как это случилось?
Сэнди. Зеркало упало с потолка. Он лежал один в кровати.
Хэл. Черт возьми! Лучше бы оно упало на меня!
Дэвид. Я тебе объясню, почему это фарс. Потому что они слишком трогательны. Мелковаты для трагедии. Ну кто они такие? Он бухгалтер, она домохозяйка. Это не Гамлет и не Медея.
Хэл. Знаете что, не только принцы умеют страдать. На свете миллионы людей мучаются ничуть не меньше Гамлета. Каждый из них — по-своему Гамлет. Гамлет на ноотропиле.
Сэнди. Ревнивый, как Медея.
Макс. Ну и что же из этого следует? У всех есть свои секреты, свои скелеты в шкафу, тайные страсти, темные наклонности — и если мы хотим, чтобы жизнь продолжалась, надо научиться прощать.
Норман. Вот об этом и будет пьеса. Да, я на минутку увлекся твоей сестрой — большое дело! Может, действительно, вы напишете, что Шейла и Дэвид тоже как-то раз провели шальную ночку вдвоем, — и таким образом нам открываются трогательные слабости друг друга и мы друг друга прощаем.
Дженни. Мило. Зрители смеются над нами и ненадолго забывают о собственных горестях. Мы целуемся и миримся.
Макс. Умение прощать… Да, это придаст скромному водевилю глубину и трогательность.
Шейла. Ну, конечно. Кто я такая, чтобы судить других и пустить коту под хвост целую жизнь вдвоем, годы любви, только потому что мой муж-дантист дрючит мою сестру?
Дженни. Мы переменимся, мы исправимся. Где есть жизнь — есть надежда.
Сэнди. Но чем тогда отличается умение прощать от умения прятать голову в песок?
Макс. Благородством, великодушием. Умение прощать дано нам свыше.
Дженни. Может, и ничем не отличается, но выглядит симпатичнее.
Макс. Мне нравится. Будет смешная, печальная, а главное — кассовая история. Идемте: пошли в кабинет, я хочу закончить третье действие, пока все свежо, я чувствую, что нашел выход из тупика. Самое главное — кассовость. Прошу прощения: умение прощать. Самое главное — умение прощать.
Все поднимаются по лестнице, на сцене остаются Хэл и Сэнди, они смотрят друг на друга.
Хэл. Не думаю, что смогу простить тебя, Сэнди.
Сэнди. Нет. И я тебя.
Хэл. Даже не знаю почему. Я ведь понимаю, что Куроян прав — он серьезный драматург.
Сэнди. Прощать легко в театре. Там всем управляет автор. Тем более, ты говоришь, Куроян — настоящий профессионал.
Хэл. Все-таки не могу поверить, что ты столько времени путалась с Нудельманом. Наверное, он мстил мне за тот аудит.
Сэнди. Ты тут совершенно ни при чем. Не думай, что на тебе свет клином сошелся.
Хэл. Неужели тебе было так уж скучно со мной?
Сэнди. С годами тебя это перестало интересовать.
Хэл. У меня не было стимула. Ты тоже стала относиться ко мне, как к данности.
Сэнди. Это пьесу можно переписать — выбросить черновики в корзину, придумать героям другую жизнь, начать все с чистого листа. Но ведь наших слов и наших поступков не выбросишь.
Хэл. Беда в том, что я тебя люблю.
