— Ну, в этом она была права. — Внешне Эш несколькорасслабился, будто почувствовал наконец почву под ногами.
Мэри-Линетт тоже немного успокоилась, ее сердце билосьровнее. Она обнаружила, что, когда концентрируется и не смотрит на него,непривычные ощущения отступают.
«Дыши глубже! — приказала она себе. — И пусть всеидет, как идет. Ничего не случилось. Подумаешь об этом позже. А что важносейчас?»
Сейчас важно вот что: во-первых, этот парень — брат техдевушек; во-вторых, он может быть замешан в том, что случилось с миссис Бердок;и, наконец, если он не замешан в этом, то может поделиться с ней какой-нибудьинформацией. Например, он может знать, не оставила ли его тетя завещание, аесли да, то кому достанутся фамильные ценности.
Она искоса следила за Эшем. Он явно сник, дышал ровнее испокойнее.
Они оба пришли в себя.
— Итак, Ровена, Кестрель и Джейд — твои сестры, —проговорила Мэри-Линетт со всей вежливой небрежностью, на которую только быласпособна. — По-моему, они очень… милы.
— Я не знала, что ты с ними знакома, — сказалаКлодин, и Мэри-Линетт только теперь заметила, что ее мачеха застыла в дверях,опираясь изящным плечиком о косяк двери, скрестив руки на груди и держакухонное полотенце. — Я сказала Эшу, что ты не встречалась с ними.
— Мы с Марком были у них вчера.
При этих словах в лице у Эша что-то вспыхнуло. И тут жеисчезло — прежде, чем Мэри-Линетт смогла сообразить, что это было. Но ейпочудилось, будто она стоит на краю обрыва под пронизывающим ветром.
Почему? Что могло быть плохого в том, что она встречалась сдевушками?
— Ты и Марк… Марк, должно быть… твой брат?
— Именно так, — сказала Клодин, все еще стоя вдверях.
— А у тебя есть еще братья или сестры?..
Мэри-Линетт прищурилась.
— Ты что, проводишь перепись населения?
Эш изобразил слабое подобие своей высокомерной ленивойулыбки.
— Просто я предпочитаю знать, с кем дружат мои сестры.
«Интересно, зачем?»
— Думаешь, им необходимо твое одобрение?
— Безусловно. — На сей раз его улыбка выгляделаестественней. — Мы — старомодная семья. Очень старомодная.
Мэри-Линетт застыла с открытым ртом. Но в ту же минуту ееохватила внезапная радость: сейчас ей не нужно думать об убийстве миссисБердок, о розовом тумане или о том, что известно этому парню. Сейчас нужнодействовать.
— Значит, у вас старомодная семья, — проговорилаона, сделав шаг вперед.
Эш кивнул.
— И ты — за старшего.
— Да, здесь я за старшего. А дома — мой отец.
— И ты собираешься диктовать своим сестрам, с кем имдружить? Может, ты и друзьями своей тети интересуешься?
— Разумеется, я только что обсуждал это… — Онсделал неопределенный жест рукой в сторону Клодин. «Ну конечно, обсуждал. Всепонятно». Мэри-Линетт сделала шаг навстречу Эшу. Тот продолжал улыбаться.
— Полно вам, — Клодин взмахнула полотенцем. —Не смейтесь.
— А мне нравятся девушки с норовом, — произнес Эшс таким видом, будто ему наконец удалось измыслить самую большую гадость, накакую он только был способен. Затем, словно собравшись с духом, он подмигнулМэри-Линетт, протянул руку и потрепал ее за подбородок.
Бах! Вспышка! Мэри-Линетт отскочила назад. Отпрянул и Эш,глядя на свою руку, как на предательницу. У Мэри-Линетт возник необъяснимыйпорыв двинуть Эша так, чтобы он растянулся, да еще поплясать на нём. Онаникогда не испытывала такого ни к одному парню.
Подавив это желание, она ограничилась тем, что пнула Эша вголень. Он взвился от боли и отскочил. От его вальяжного самодовольства неосталось и следа. Сейчас он выглядел испуганным.
— Думаю, тебе лучше уйти, — любезно предложилаМэри-Линетт. Она никогда не была вспыльчивой, и сейчас сама себе удивлялась.Возможно, глубоко внутри нее пряталось что-то такое, о чем она и неподозревала.
Клодин открыла рот от изумления, качая головой. Эш продолжалподпрыгивать и явно не собирался никуда уходить. Мэри-Линетт опять двинулась кнему. И хотя Эш был на полголовы выше нее, он отступил, глядя на нее почти сизумлением.
— Эй! Эй, слушай, кончай… Что ты делаешь? Если бы тызнала…
И Мэри-Линетт увидела это снова — что-то промелькнуло в еголице, внезапно утратившем свое дурацкое и вместе с тем привлекательноевыражение: будто при ярком свете зло блеснуло лезвие ножа, словно предупреждая:берегись!
— Вот что: можешь морочить голову кому-нибудьдругому. — Мэри-Линетт приготовилась нанести новый удар.
Эш открыл было рот, чтобы что-то сказать, но тут жепередумал. Потирая подбородок, он посмотрел на Клодин, ухитрившись изобразитьобиженную и жалкую, но в то же время кокетливую улыбку.
— Большое вам спасибо за…
— Пошел вон!
Улыбка исчезла с его лица.
— Именно это я и делаю.
Эш захромал к парадной двери. Мэри-Линетт пошла за нимследом.
— Интересно, как тебя обычно называют? —неожиданно спросил он, уже переступив порог, словно нашел наконец возможностьотыграться. — Мэри? Мэрилин? М'лин? М. Л.?
— Меня зовут Мэри-Линетт, — ровным голосомответила она. И добавила шепотом: — «Слыхали так? Расслышали вы плохо».
В прошлом году на спецкурсе по английской литературе оначитала «Укрощение строптивой».
— Неужели? «И всем известен злой ее язык»? — Эшвсе еще пятился, не спеша повернуться к ней спиной.
Мэри-Линетт удивилась. Наверное, в его классе тоже проходилиэту пьесу. Но Эш не выглядел таким начитанным, чтобы к месту цитироватьШекспира.
— Желаю весело провести время с сестрами, —сказала она, закрыла за ним дверь и прислонилась к ней спиной, пытаясьперевести дух. Лицо и руки у нее онемели, словно на грани обморока.
«Если бы сестры убили его, я бы их поняла, — подумалаМэри-Линетт. — Хотя они все какие-то странные, во всей этой семье естьчто-то загадочное».
Загадочное и пугающее. Если бы она верила в предчувствия, тоиспугалась бы еще больше. У нее было предчувствие, что непременно должнослучиться что-то нехорошее.
Клодин пристально смотрела на нее из гостиной.
— Просто невероятно, — сказала она. — Тытолько что ударила гостя. Ну, и что все это значит?
— Он не хотел уходить.
— Ты понимаешь, что я имею в виду. Вы с ним знакомы?
Мэри-Линетт лишь неопределенно пожала плечами. Головокружениеуже начало проходить, но мысли еще расплывались.
