Вечернее солнце светило по-прежнему ярко, однако постепенносклонялось к горизонту. Пришлось ехать в Санта-Маддалану.
Достигнув подножия горы, на которой был построен город, ясвернул на узкую пастушью тропу, вьющуюся вверх по склону.
Быстро темнело. Столь густая лесная чаща вблизи городскихстен представлялась мне небезопасной. Я мысленно ругал горожан за то, что онине поддерживали окрестные леса в надлежащем порядке, хотя, надо признаться,именно благодаря такой их беспечности я смог обрести здесь надежное убежище.
Временами в сгущающейся темноте мне казалось, что добратьсядо вершины просто невозможно. Сапфировое небо освещали только ночные звезды, ив их сиянии высокие стены величественного города казались совершеннонеприступными.
Спустившаяся ночь погрузила все вокруг в холодно-безучастнуютьму, и мне пришлось выбирать дорогу, полагаясь в большей мере на инстинктымоей лошади, чем на собственное слабеющее зрение. Бледный месяц практически нерасставался с облаками. Раскинувшийся надо мной балдахин из листьев рассекнебеса на тысячи мелких осколков.
Я вдруг поймал себя на том, что возношу молитвы ксобственному отцу, как если бы он по-прежнему оставался рядом, под надежнойзащитой моих ангелов-хранителей. Мне даже кажется, что в тот момент я веровал внего и в его присутствие более истово, чем когда-либо веровал в ангелов.
– Отец, – снова и снова призывал я, –пожалуйста, помоги мне попасть туда и оказаться наконец в безопасности, дабыэти демоны не избежали моего отмщения.
Все крепче сжимая рукоятку меча, я напоминал себе окинжалах, спрятанных в сапогах, в рукаве, в куртке и за поясом, и напряженновглядывался в лежащий впереди мрак, стараясь увидеть хоть что-нибудь. Однаконеяркое свечение звезд было слишком слабым, и мне не оставалось ничего другого,кроме как полностью довериться лошади и предоставить ей самой выбирать путьмежду огромными стволами деревьев.
Иногда я останавливался и замирал, прислушиваясь к тишине.Однако царящее вокруг безмолвие не нарушал ни единый звук. Да уж, едва линайдется еще один подобный мне глупец, решившийся провести ночь в глухом лесу.И вот наконец мои долгие блуждания, похоже, были близки к завершению: леспоредел и вскоре уступил место равнинным полям и луговинам. Пустив лошадь вгалоп, я поскакал по извилистой дороге.
Когда передо мной вырос сам город, ощущение было сроднитому, какое испытываешь, когда, свернув за угол, вдруг оказываешься передплотно закрытыми воротами: кажется, будто тебя швырнули оземь к стенамволшебной крепости. Ворота были действительно заперты наглухо, будто перед нимистояла лагерем вражеская армия. И все же, несмотря ни на что, я с облегчениемвздохнул и возблагодарил Бога.
Как будто достиг небес.
Разумеется, откуда-то сверху меня тут же окликнул стражник –сонный солдат, пожелавший выяснить, кто я, откуда и зачем пришел.
И снова стремление хоть немного приукрасить действительностьзаставило меня выбросить из головы воспоминания о злодейке Урсуле и ееотрезанной руке и отогнать прочь страшное видение – обезглавленные тела моихбрата и сестры на церковном полу.
Я громко, однако весьма смиренным тоном и в самых изысканныхвыражениях объяснил, что, будучи студентом, состою на службе у Козимо диМедичи, а в Санта-Маддалану прибыл в поисках книг. Особенно, добавил я,интересуюсь старыми молитвенными сборниками, имеющими отношение к святым иявлениям Святой Девы в этом городе и его окрестностях.
Что за чепуха!
Далее я добавил, что намерен посетить церкви и школы, атакже встретиться со старыми учителями, нашедшими приют в этом городе, и увезтис собой во Флоренцию все, что мне удастся приобрести для своего хозяина спомощью полноценных золотых флорентийских монет.
– Ладно, это я понял, – откликнулся солдат. –Но ты должен назвать свое имя. – Он лишь слегка приоткрыл маленькую низкуюкалитку и высоко поднял фонарь, чтобы хорошенько меня рассмотреть. – Имя!Как тебя зовут?
Я знал, что верхом на лошади выгляжу вполне респектабельно испособен внушить доверие.
– Де Барди, – объявил я. – Антонио Де Барди,родственник Козимо. – Набравшись наглости, я воспользовался родовым именемжены Козимо, поскольку оно единственное пришло в тот момент мне вголову. – Послушай, добрый человек, прими эту плату от меня, отужинайте достойновместе с супругой как мои гости, прямо здесь и сейчас. Я ведь знаю, что ужепоздно, и сам безмерно устал с дороги!
Калитка отворилась. Мне пришлось спешиться и пригнуть лошадиголову, чтобы провести ее сквозь проем. Мы оказались на пустынной, вымощеннойкамнем площади.
– Во имя Господа, – воскликнул стражник, –что ты делал среди ночи в этих густых лесах, да к тому же один? Имеешь ли тыхоть какое-то представление о грозящих тебе опасностях? И такой еще юный! Чтоза люди эти Барди, если в столь неспокойное время позволяют своим служащимпутешествовать верхом без всякой охраны? – Он сунул деньги вкарман. – Вы только посмотрите на него – совсем ребенок! Тебя могут убитьни за что ни про что. В своем ли ты уме, юноша?!
Площадь была громадной, и к ней лучами сходились несколькоулиц. Повезло. Но что, если демоны окажутся и здесь? Я не имел ни малейшегопредставления о том, где вообще подобные твари могут устраиваться на ночлег илиукрываться от посторонних. Но я продолжал разговаривать со стражником.
– Во всем виноват я сам – заблудился. Пожалуйся на менявластям, и у меня сразу же начнутся всякие неприятности, – вдохновенносочинял я. – Отведи меня в гостиницу. Я смертельно устал. Вот, возьми это,нет-нет, ты просто обязан. – Я дал ему еще денег. – Я заблудился. Неприслушался к… По-моему, я сейчас потеряю сознание… Мне нужно выпить вина,поужинать и лечь в постель. Вот, добрый человек, нет-нет, прошу тебя, возьмиеще, я настаиваю. Барди не принимают услуги даром!
Все карманы стражника были уже забиты деньгами, но он как-тоухитрился засунуть их еще и под рубашку, а затем, освещая путь факелом,проводил меня до гостиницы. На стук вышла приветливая пожилая женщина. Я сунулей в руку несколько монет, и она, рассыпавшись в благодарностях, безпромедления согласилась предоставить в мое распоряжение свободную комнату.
– Если можно, пожалуйста, наверху и с видом надолину, – попросил я, – и принесите что-нибудь на ужин. Пусть дажееда окажется холодной как лед – мне все равно.
