съ чѣмъ васъ Іона-то отпустилъ? — спросилъ опять у Горшкова Ардальонъ Захарычъ.
— Да, вѣдь, я вамъ изобразилъ: выпороть и безъ обѣда оставить.
— Ну, этого не будетъ. Онъ только языкомъ почесалъ; безъ совѣта не смѣетъ! — повторилъ Ардальонъ Захарычъ, обратясь къ Борису.
Борисъ его не слушалъ и стоялъ съ поникшей головой.
— Вы не безпокойтесь! — вдругъ проговорилъ онъ: — не высѣкутъ.
Абласовъ посмотрѣлъ на Бориса и такимъ же тономъ повторилъ: «не высѣкутъ».
— Смотрите же, крусавцы! — вскричалъ Ардальонъ Захарычъ: —Рцы слово крѣпко…. Забунтите — наплюю на васъ. Садитесь по мѣстамъ! Балясничаешь съ вами… полчаса прошло. Урокъ приготовили? — вопросилъ онъ, распахнувъ борты вицмундира и заложивъ большой палецъ за выемку жилета.
— Вы обѣщали, Ардальонъ Захарычъ, въ физическій…
— Электрическую зарядить…
— Въ физическій, Ардальонъ Захарычъ! — послышалось со всѣхъ сторонъ.
— Лѣнтяи… крапивное зеліе вамъ бы только балбесничать… — проговорилъ Ардальонъ Захарычъ вставая.
— Ну, идемте, — прибавилъ онъ не безъ удовольствія. Онъ самъ радъ-радехонекъ былъ избавиться отъ спрашиванья уроковъ.
Поднялся гвалтъ. Всѣ повскакали съ мѣстъ. Отворилась дверь, и Самородскій, заложивъ руки въ карманы своихъ широчайшихъ панталонъ вишневаго цвѣта, зашагалъ кривыми ножками по корридору… За нимъ повалила толпа… Семиклассники, поюнѣе, заглядывали въ другіе классы и барабанили по стеклянымъ дверямъ…
«Въ физическій пошли», повторялось въ низшихъ классахъ, съ затаенной завистью…
И не одинъ гимназистикъ замечталъ о томъ блаженномъ времени, когда онъ начнетъ слушать физику и проникнетъ въ физическій, гдѣ не спрашиваютъ уроковъ, а потѣшаются разными штучками…
XII.
Въ физическій кабинетъ дверь вела изъ актовой залы. Кабинетъ занималъ три комнаты, и, благодаря лѣни Ардальона Захарыча, былъ въ страшномъ безнорядкѣ: ни одинъ аппаратъ, ни одно колесо не дѣйствовало, какъ слѣдуетъ. Ардальонъ Захарычъ отговаривался все тѣмъ, что занятъ метеорологическими наблюденіями. Ученики седьмаго класса знали, какъ составлялись эти наблюденія.
Толпа, ввалившись въ кабинетъ, разсыпалась по всѣмъ тремъ комнатамъ. Началась бѣготня, полѣзли въ шкапы разбирать всякую всячину. Ардальонъ Захарычъ кричалъ, остерегалъ — никто его не слушалъ. Около электрической машины собрался кружокъ. Мечковскій уже залѣзъ на скамейку и пищалъ:
— Ну, братцы, накачивайте, накачивайте сильнѣй!
Два-три гимназиста начали вертѣть, что было мочи.
— Сыплются, сыплются! — заговорили кругомъ.
Ардальонъ Захарычъ, только-что освободившій какой-то хрупкій аппаратъ изъ нецеремонныхъ рукъ учениковъ, подбѣжалъ къ электрической машинѣ,
— Зеліе! что вы тутъ мастерите?
— Заряжаютъ меня, Ардальонъ Захарычъ, — пропищалъ Мечковскій и подпрыгнулъ на скамейкѣ.
— Я вотъ заряжу тебя! прочь пошелъ! — Ардальонъ Захарычъ столкнулъ Мечковскаго со скамьи и отвелъ рукой тѣхъ, что накачивали. — Дайте срокъ… что вывертите, крусавцы… Бѣснуетесь, а ни аза не смыслите.
— Ну, такъ вы насъ научите уму-разуму, — ввернулъ Мечковский…
— Молчи, физикъ!
Всѣ фыркнули. Ардальонъ Захарычъ самъ засмѣялся своей остротѣ.
— Ну, вотъ, крусавцы, — заговорилъ онъ: — вы видите: тутъ всѣ части электрической машины…
— Нѣтъ, не видимъ, — закричалъ Мечковскій — Скворцовъ носомъ загородплъ.
Раздался опять взрывъ смѣха.
— Да провались ты, непотребный хлопецъ!..
Мечковскій юркнулъ и спрятался за огромный глобусъ, между двумя шкапами.
Ардальонъ Захарычъ началъ описывать электрическую машину, нельзя сказать, чтобъ очень вразумительно, а больше съ помощью тѣлодвиженій.
— Что ты, Борисъ, призадумался? — спросилъ Горшковъ Телепнева.
Они стояли поодаль отъ всѣхъ, у стола, на которомъ, въ безпорядкѣ, валялись разныя трубки и разбитые термометры.
— Ну что за важность, что безъ обѣда оставятъ? Не умремъ съ голоду. Неужто ты боишься, что онъ намъ сѣкуцію задастъ? — продолжалъ Горшковъ.
— Что ты глупости говоришь, Валерьянъ! Ничего я не боюсь.
— Такъ что-жь ты пріунылъ?
Борисъ съ трудомъ высказывался даже такимъ близкимъ товарищамъ, какъ Горшковъ. Его наполняла забота о томъ, какъ бы помѣшать директору растревожить отца.
— Да что же ты молчишь?
— Тотъ дуракъ… — сказалъ онъ и остановился.
— Какой? Іонка, что ли?
— Да.
— Ну что-жь? Покричалъ, да и довольно; больше, вѣдь, у него и пороху не хватитъ.
— Онъ отцу напишетъ.
— Ну такъ что же?
— Какъ что?
Борисъ такъ взглянулъ на Горшкова, что тотъ покраснѣлъ.
— Знаю, чувствую, — заговорилъ онъ — но неужто ужь къ тебѣ настолько довѣрія не имѣютъ дома… Да онъ и не напишетъ; гдѣ ему писать! у него руки отъ водки ходуномъ ходятъ.
Бориса не успокоили эти доводы. Лицо его не прояснялось.
— Ну, вотъ, крусавцы, — кричалъ, между-тѣмъ, Ардальонъ Захарычъ, пришедши въ ученый азартъ — вы знаете, что въ этой части машины… такъ сказать, вырабатывается электричество… и оно проводится, такъ сказать…
— Проведите черезъ меня, — пропищалъ Мечковскій и вскочилъ на скамейку.
Ардальонъ Захарычъ кинулся къ нему; тотъ, соскочивъ, задѣлъ за какой-то колпакъ: поднялся звонъ и хохотъ.
— Директоръ! — вдругъ крикнулъ кто-то сзади.
XIII.
Посреди суетни, смѣха и говора явился директоръ, въ архалукѣ; за нимъ инспекторъ.
Онъ вошелъ въ ту минуту, когда Ардальонъ Захарычъ погнался за Мечковскимъ.
Мальчуганъ отскочилъ и весь съежился. Ардальонъ Захарычъ, увидѣвъ директора, немножко растерялся и попятился назадъ. Всѣ притихли и обернулись лицомъ къ двери.
— Что это? — загнусилъ директоръ — Содомъ и Гоморъ! Ты, голубчикъ, въ присядку, что-ли, плясалъ? — спросилъ онъ Мечковскаго.
Гимназистикъ не нашелся что отвѣтить.
— Чѣмъ это вы занимаетесь? — обратился директоръ къ Ардальону Захарычу. — Что это у васъ за гвалтъ такой идетъ?
Самородскій оправился и, оглянувшись назадъ, отвѣтилъ:
— Опыты производилъ, описывалъ электрическую машину.
— Зачѣмъ же это они у васъ разбрелись по разнымъ угламъ? — прогнусилъ директоръ.
Учитель промолчалъ. Всѣ собрались къ одному мѣсту.
— Я пришелъ, голубчики, не сказки вамъ разсказывать. Вы, пакостники, милые мои, депутаціи вздумали посылать. Вотъ у меня заноютъ депутаты. Егоръ Пантелѣичъ, вызовите-ка ораторовъ-то.
Инспекторъ выдвинулся впередъ и проговорилъ:
— Телепневъ, Горшковъ, Абласовъ.
Они вышли впередъ.
— Я васъ сегодня высѣку — слышите? такъ-таки въ сборной отдеру, а въ поведеніи нуль поставлю; да и всѣмъ, голубчики, такія отмѣтки будутъ кондуитныя, что не только въ студенты, въ писаря не попадете.
Ардальонъ Захарычъ улыбнулся и такъ значительно, что директоръ замѣтилъ.
— Вы его все геніемъ считали, — обратился вдругъ къ нему Іона Петровичъ, показывая на Телепнева: —а изъ него первый негодяй вышелъ. Слышите же, милые мои? — загнусилъ директоръ возвышеннымъ тономъ: — попробуйте у меня еще разъ поумничать — всѣхъ выгоню.
Сцена, проектированная директоромъ, не удалась. Было мало силы въ его грозныхъ изреченіяхъ. Тонъ гнусливаго педагога только раздражилъ учениковъ; но кромѣ этого раздраженія и съеженности, оставшейся у нѣкоторыхъ по малодушію и привычкѣ, ничего не шевельнулось въ семиклассникахъ. Директора знали за человѣка злаго, способнаго на всякую гадость и сумасбродство, а потому половина класса боялась его; но на этотъ разъ никто не проникся убѣжденіемъ, что Іонка въ самомъ дѣлѣ можетъ выгнать, по своему произволу.
И директоръ, какъ-будто, это почувствовалъ: его стѣсняло также присутствіе Ардальона Захарыча, этого вѣчнаго защитника, какъ онъ его называлъ.
— Какой у васъ
