посмотреть на него вблизи и даже потрогать его, чтобы убедиться, что он настоящий. Это был первый из трех платежей – дон Альфонсо собирался оплачивать асфальт в три приема. Луис сказал, что завтра же обсудит с администрацией нашей провинции начало работ, но его уже никто не слушал – все ликовали.
Мы открыли шампанское и чокнулись – уж не вспомню, сколько раз. За Альфонсо. За дорогу. За Альфонсо. За дорогу. За Альфонсо. За дорогу. Помню, что потом мы обсудили грузовичок Орасио и, кажется, решили покрасить его в розовый с зелеными цветами, но это решение было принято под влиянием шампанского, так что нужно будет вернуться к обсуждению.
А еще мы запланировали грандиозный праздник к открытию дороги – по еще тепленькому асфальту к нам приедут жители всех соседних деревень. Кое-кто даже прослезился от чувств, прозвучали речи, которые я не стану приводить здесь, чтобы не заставлять никого краснеть. Мы разлили по бокалам последние капли и провозгласили еще один тост:
– За будущее.
23
Шесть месяцев спустя
Наконец-то заканчивается зима. Когда папа сказал, что мы переезжаем во Флорес, я и подумать не могла, что хуже всего буду переносить холод. Мне нравилось представлять себе снег, которого я никогда не видела, – это белое одеяло, которое, как в кино, укроет всё за окном. Но выяснилось, что я это самое одеяло просто ненавижу. Ненавижу холод. Зимой было очень тяжело, особенно по утрам, когда, выходя в школу, я натягивала несколько слоев одежды и выглядела как сарделька.
Так что могу сказать, что первым впечатлениям доверять нельзя. Я думала, что полюблю снег и возненавижу Флорес, а получилось ровно наоборот. В итоге во Флоресе мне совсем не было скучно. С тех пор как в марте начали строить дорогу, деревня изменилась до неузнаваемости.
И не только благодаря тому, что покрасили дома, устроили ярмарку и открыли два отеля. И даже не из-за новых туристических развлечений (теперь Орасио водит экскурсии, Себастьян устраивает катание на собачьих упряжках, а еще мы организовали невероятный конкурс снеговиков, про который написали на первой полосе в газете). Но дело не в этом: в первую очередь изменились сами люди. За эти месяцы они как будто начали светиться.
Больше всех изменилась Анхелес, хозяйка отеля «Эль-Лаго». Мне рассказали, что за переменами, произошедшими в ней, стоит странная история: среди первых туристов, добравшихся до Флореса, оказался ее давний знакомый.
Тот, кто много лет назад считался ее женихом, клялся ей в вечной любви, а потом уехал, не сказав ей ни слова. Очевидцы рассказывают, что, когда он подошел к ней, она стала белее муки в тесте для ее тортов. Он прошептал:
– Это я, Анхелес. Рикардо. Ты помнишь?
И она взяла один из лучших своих тортов, тот, что с клубникой и заварным кремом, и влепила ему прямо в лицо, а потом разрыдалась. А он просто вытерся, как мог, и прямо с кремом на лбу встал на колени и попросил прощения. И рассказал, что его жизнь была трудной, что он уехал за границу, что женился, но жена потом умерла… И еще кучу всего. В конце концов они с Анхелес, видимо, помирились.
Уж не знаю, правда ли всё это, но что-то с ней точно произошло, потому что на ее лице снова появился румянец. И теперь она сияет! Она печет и печет торты для туристов, среди которых каждую субботу появляется Рикардо.
Пока их приезжает не так уж и много, но все ждут, что начиная с завтрашнего дня, когда откроют дорогу, они повалят сюда толпами. Я держу за них кулачки: после стольких трудов они и правда заслуживают, чтобы всё шло хорошо.
А еще очень сильно изменился мой брат. В тот самый день, когда он всё-таки признал, что не ненавидит Флорес, он стал находить в жизни здесь всё новые и новые преимущества: здесь родители меньше за ним следят, здесь у нас есть пес, Идефикс, а еще Лео стал звездой местного футбола (по крайней мере, так считает он сам). Его рассказы про собственные голы – просто невыносимы! В итоге теперь Лео меньше всех хочет уезжать. Да-да, мы снова обсуждаем отъезд, только на этот раз – обратно. Несколько дней назад папа получил письмо из Буэнос-Айреса.
– Ваше желание сбылось, – сказал он нам. – В Буэнос-Айресе есть для меня работа. Мы можем уехать в декабре.
Но никто из нас не запрыгал от радости. Я всё-таки, наверное, хочу вернуться – из-за моих подруг, а еще потому, что мне больше нравится жить в городе. Но я знаю, что буду скучать по Флоресу, по Марселе и Лизе, по Летисии, моей любимой учительнице, и по Себастьяну.
Нет, любви никакой не случилось, но в конце концов я поняла, что он не глупый, вовсе нет. А у наших «отношений» оказалось много плюсов, и не только для Флореса. Себастьян научил меня кататься на лошади. Поначалу было жутко: я чувствовала себя так, словно уселась на верхушку небоскреба в разгар землетрясения. Но потом мне стало спокойнее, я научилась управляться с поводьями вместо того, чтобы ехать, куда вздумается лошади.
А я научила его танцевать: каждую субботу на эстансии мы закрывались в столовой и ставили музыку – то рок, то кумбию[10], то что-нибудь медленное и романтичное. Не могу сказать, что он стал великим танцором, но по крайней мере больше не наступает мне на ноги.
И однажды мы осознали, что стали друзьями. Даже не знаю, как это произошло, но думаю, что всё изменилось, когда мы оба признали, что не нравимся друг другу и никогда не станем парой. И тогда он перестал краснеть, а я перестала злиться, и мы начали разговаривать как нормальные люди.
Но теперь мы видимся не так уж часто, потому что в апреле Себастьян начал учиться в Сан-Маркосе и стал приезжать домой только на выходные. По субботам он приглашал меня к себе на эстансию, мы пили чай вместе с Альфонсо, играли в карты, а в солнечные дни катались верхом. Всё это длится до сих пор, хотя условленные три месяца уже давно прошли, – никому из нас просто не хотелось ничего менять.
Был еще зеленоглазый, но я быстро поняла, что он не для меня. Он слишком уж похож на Диего – из тех, которые, когда ты свободна, даже не смотрят в твою сторону, но стоит начать с кем-то встречаться – и они уже умирают по тебе. Так что я решила с ним не связываться.
Даже не знаю, есть ли еще кто-то, кто верит, что мы с Себастьяном встречаемся. Мы сами никогда этого не говорили, но и не отрицали, если говорил кто-то другой. Мне кажется, что даже Альфонсо в какой-то момент обо всём догадался, но к тому моменту мы с ним уже стали друзьями. Удивительный он человек, любому хотелось бы такого дедушку. Однажды он сказал, что научит меня кое-чему очень важному – секретам игры в труко[11]. Я вообще-то умела играть, но все мои попытки блефовать были прозрачны, как свежевымытое окно. Как же я ненавидела эти моменты, когда, держа карты рубашкой вверх, я пыталась всех обмануть и говорила дрожащим голосом:
– Труко.
А он хохотал:
– Ничего у нее нет. Не верю.
И всегда у меня выигрывал.
Поэтому то, что произошло на прошлой неделе, очень меня обрадовало. Альфонсо раздал карты, и я стала разглядывать свои – медленно, как он учил, стараясь, чтобы ни один мускул у меня на лице не дрогнул. У меня был пиковый туз, самый крупный козырь, но я спокойно продолжала играть, позволив ему поверить, что он выиграет.
– Труко, – сказала я, как обычно, не слишком убедительно, и он повелся.
– Не верю, – сказал он. – Блеф, ничего у тебя нет.
Он поднял ставку. В ответ я подняла тоже.
Он перестал улыбаться.
– Ну-ка?
Когда я кинула на стол свой туз, он вскочил и заорал. Вначале я подумала, что он сердится, но он подошел ко мне и, смеясь, обнял.
– Твоя учеба закончилась, Мара. Теперь ты умеешь играть.
Так Альфонсо научил меня обманывать. В смысле, только
