рассыпались, и тот начал ворчать и ругаться. Купи, деревенщина, приличную книгу своего любимого поэта, а не это вот, защищался Милан, собирая с пола какой-то полураспавшийся томик Китса, издание «Пингвин». Отдай это хотя бы в переплет, скупердяй, я заплачу. Что тебе надо, чего не хватает этой книге, книга служит только для чтения, а не для кидания, если ты не знал. Ты был бы рад иметь и такую. Неправда, дружок! У меня есть, правда, такое же, в мягкой обложке, но совсем хорошее издание: Bantam Classic, 1962, Poems & Letters, агрессивно выговорил он с выраженным английским акцентом. Книгу мне купили в одной антикварной лавке в Нью-Йорке, недалеко от магазина грампластинок «Goodman», где в тот же день была куплена пластинка Дженис Джоплин «Cosmic Blues», тоже для меня. Не мели чепуху, ты никогда в жизни не был в Нью-Йорке, с наслаждением подколол его Летучий. Я-то не был, но был ты, забывчивая профессорская обезьяна. Ты привез мне обе эти вещи в подарок, почти шесть лет назад. Владо на это добродушно улыбнулся — признал ошибку, и протянул обе руки в баскетбольном приветствии. Поскольку мы, как настоящие английские ученики, пьем чай в девять, как только подхватим ангину, то пойдем сейчас на кофе, сказал он, забирая со стола сигареты. Они уже почти двинулись к выходу, когда Дошен вспомнил, что у него встреча со своими англичанами. Мне надо поспешить, сказал он, вечером мы идем в одно крайне интересное место. К тому господину, у которого коллекция духов и флакончиков, ну, ты знаешь, Гедеон Волни, наверняка ты о нем слышал. Оставшись в одиночестве, Владислав Летич попытался продолжить начатый перевод сонета Китса «Байрону». Он насилу отыскал стихотворение в распотрошенной книге с перепутанными страницами. Затем прочитал первые три строки, уже переведенные: «О, Байрон, сладостно-печальна мелодия твоя, / Дающая душе тон нежной кротости. / Как сожаленья, тронут ее тени…»[9]. Остановился, еще раз перечитал эти строки, потом смял листок бумаги и выбросил в мусор. Пока я читал эти слова, звучавшие в тот момент для меня так бессмысленно, мне казалось, что я плыву в мутной воде на арбузе, а ты смеешься мне в лицо, признался он позже Дошену. Бывают такие минуты.
Визит в «Дом ароматов», как они его называли с той самой ночи, когда в свете фар рассматривали его фасад, был долгим, для англичан, может быть, даже немного напряженным, хотя они и не хотели этого признавать, для Дошена же — истинным наслаждением, несмотря на усталость от перевода. Для него это был первый из множества будущих визитов, ведь он станет одним из влюбленных в коллекцию, а также полюбит плавание сквозь прошлые века, как он называл разговоры с Гедеоном и его отцом.
О семействе Волни и знаменитой коллекции гостям было довольно много известно и раньше, от доктора Апатовича, к которому Тесса обратилась по рекомендации, сначала за какими-то лекарствами, а затем, с его разрешения, несколько дней провела на чердаке их дома, изучая огромный домашний архив, в поисках писем мисс Пардоу. К сожалению, писем там не оказалось, но беседы с доктором Апатовичем стали вполне утешительной наградой. Наделенный даром красноречия, знаток истории своего родного города, он рассказывал им о событиях прошлого и о людях, некогда тут живших, а из нынешних времен чаще всего упоминал о своем товарище детства и его волшебной коллекции. Это нечто совершенно исключительное, а может быть, и уникальное, подчеркивал он. Чем же, спрашивала Тесса, которая в такие минуты всегда держала наготове ручку и раскрытый блокнот, что немного смущало любого собеседника. Даже доктор Апатович разволновался.
Гедеон — Геда Волни, коллекционер флакончиков для благовоний, сотрудник (юрист-переводчик) международного отдела Водного содружества придунайских стран, с офисом в этом городке, он не просто собиратель стекла, как чаще всего можно услышать от непосвященных. Апатович говорил, будто диктовал под запись, с полной ответственностью. Абсолютно нет. Он сильно отличается от тех коробейников с блошиных рынков, которых он в принципе считает «ненасытными хищниками», которые, по его словам, «бросаются на каждую стеклянную ерунду, как сорока на зеркало, и таким образом только накапливают всякое барахло и старье. Самая обычная куча ветоши и хлама может разве что в глазах невежественной бедноты прослыть какой-то, подумать только, коллекцией». Даже если в этом мусоре и отыщется случайно ценная вещица, это не сравнить с тем, что находится в большом доме на Эшиковачкой дороге. Гедеон Волни, например, собирает только оригинальные старинные бутылочки и другие формы сосудов для хранения благовоний, где сохранился запах в остатках жидкости, бальзама, настойки, смолы, мази или воска, которыми они когда-то были наполнены. Он, в сущности, обладает двойной, и поэтому, возможно, во всем мире единственной коллекцией старинного стекла и самого непостоянного из всего, что создано природой, — запахов. Среди них есть экземпляры, которыми он с полным правом гордится, так как установлено, что они ведут свою историю из давно минувших времен. На протяжении десятилетий этот терпеливый и сосредоточенный на своей цели человек находился в поисках того типа сосудов, которые отдельные парфюмерные мастерские специально заказывали у изготовителей стекла, хрусталя и камня, прилагая к заказам подробные чертежи. Эти чертежи он обнаружил, будучи еще молодым человеком, во времена студенчества в Праге, и сделал вывод, что мастерам по соединению благовонных компонентов в авторскую парфюмерную комбинацию наверняка был известен и наиболее подходящий материал, в котором чувствительная субстанция аромата могла бы сохраняться дольше всего. Тогда он и начал собирать флакончики. Теперь это больше, чем коллекция, а средоточие некой иной сферы. Среди тех древних ароматов, сохранившихся до наших дней, чувствуешь себя как в каком-то вневременном, абстрактном коконе чуда.
Они пришли вовремя, согласно договоренности, сразу после пяти. Все трое были взволнованы. Как перед публичным выступлением, сказал Томас. Как на экзамене, уточнил Милан свои ощущения. Тесса была элегантно одета, соответственно обстоятельствам. Поверх пестрого платья в желто-синий горошек она надела черный шелковый жакет с шарфиком. Милан сказал ей, что выглядит она превосходно. Она действительно была прекрасна тем вечером, позднее подтвердил он Летичу. Вокруг немного угловатого бледного лица сияли мягкие темно-каштановые волосы, и этот отсвет придавал какую-то особую ясность ее глазам. Она, как ребенок, мялась за спиной Томаса. Жми, и будь что будет, указала она Милану на кнопку звонка, ведь ты же не боишься.
Их встретили Гедеон, его жена и довольно взрослая дочь, которая чуть позже извинилась на приличном английском и ушла — готовиться к приближающемуся годовому экзамену, как она сообщила. Также они застали
