class="p1">— Да!
Саша — самый старший мамин брат — и его жена Нина оба были учителями. Вот уж никогда не сказала бы, что они бедствовали! Дядя Саша, кстати, тоже был физруком, тётя Нина — всю жизнь на группе продлённого дня воспитателем. Двоих сыновей поднимали, не напрягаясь, да ещё тёть Нинина мать с недавних пор с ними жила, после смерти мужа оставшись со смешной пенсией по потере кормильца, чуть ли не в двенадцать рублей. Помню, бабушка наша ворчала, что вот, дескать, ка́к это: не работать. Естественно, всю жизнь баба Аня не сидела сложа ручки — пятерых детей подняла, вела огромное хозяйство. Официально просто никуда не устраивалась. Я, честно говоря, не очень понимаю, как ей удалось при советских законах избежать привлечения за тунеядство, но разговор был такой, что в итоге дед помер, а дети уже поразъехались, и осталась она в беспомощном состоянии, вот Нина с Сашей и взяли её к себе.
Так я не про то. Дом у этих двух учителей был полной чашей. По советским нашим временам — и обставлен, и ковры, и хрусталя полные серванты. Собирая родню на дни рождения, тётя Нина готовила такой стол — закачаешься! И на юга отдыхать ездили.
Более того, несколько лет назад они купили дачу, участок небольшой, зато хороший двухэтажный дом с печью — кухня, гостиная и три спальни, не каждый деревенский дом так просторно построен. А недавно им принесли открытку: очередь на машину подошла, и дядя Саша со дня на день должен был выкупить новенький жигуль! До этого личной машины у нас в родне ни у кого не было.
Да, они почти всегда работали в две смены, но тут уж, знаете ли, хочешь зарабатывать — вот и работаешь. Можно подумать, работягам на заводах легче было.
Мама начала возмущаться, что не хочет она учиться «и вообще», но, по-моему, задумалась.
07. И ВОТ Я ПРЕДПРИНЯЛА РЕШИТЕЛЬНЫЕ ДЕЙСТВИЯ…
МУРАВЬИШКА
7 декабря 1981
В понедельник я проснулась в девять — а мама в школе. Бабушка меня завтраком накормила и в кухне своими делами занялась, а я оказалась предоставлена сама себе. Вторая школьная смена, на которую я запланировала поход в школьную библиотеку, начнётся в два, а значит, у меня есть как минимум ещё четыре часа времени. Четыре часа, в которые я буду предоставлена сама себе, аллилуйя!
Я ещё раз критически оглядела комнату. Знаете, что меня раздражает? Огромный детский уголок. Если бы не он, можно было бы сюда невысокий стол поставить, самый простецкий, пусть даже самоделишный, а на него машинку.
А что у нас во встроенном шкафу в верхних отделах, под потолком, а?
Если вы не знаете, что такое целеустремлённость, так я вам расскажу. Дано: маленький гном, одна штука (я); рост у меня сто четыре сантиметра, я смерила. Стремянки нет. Стола большого в комнате нет. Но есть довольно крепкий (на мой профессиональный взгляд, ха) детский стол, на который влезает две табуретки. С этого уровня я могу, приподнявшись на цыпочки, дотянуться до запирающего шпингалета. Но рассмотреть внутренность шкафа уже не могу, и для этого мне нужна ещё одна табуретка, поменьше, которая встаёт на две предыдущие.
В резерве у меня оставался ещё один маленький стульчик, но пока я справляюсь с осмотром и без него — да, я залезла на всю эту пирамиду.
Верхние отделы щепочного шкафа (то, что называлось изысканным словом «антресоли») оказались практически пустыми, несколько старых тетрадок не в счёт. Отлично! Я сползла с пирамиды и выбрала из кукольного уголка предмет, который, по моему мнению, должен был стоять в самой глубине пустого шкафа — большой кукольный шифоньер.
Да, я ничего не собиралась выбрасывать! Осуждайте меня хором или кидайте тапками, но к тому моменту, когда родятся мои первые дети, всё это ребяческое богатсво будет пролюблено (роздано, утащено в садик), а годы будут самые что ни на есть говённые. И детские игрушки пойдут им под стать — самый дешманный и непрочный китайский ширпотреб. Моей старшей дочке одни рассказы достанутся о том, как классно я играла. Но не в этот раз. Я планировала законсервировать своё барахлишко лет на пятнадцать. Потихоньку, как муравей, затащить и утрамбовать, пока возражать некому. Кстати, надо тетрадку вытащить с черновиками из кукольного чемоданчика…
Бабушка зашла в комнату в тот момент, когда я с шифоньером в руках залезла на столик и примеривалась к первой линии табуреток. Хорошо, что выше не успела забраться — по-любому бы сверзилась от неожиданности.
— Оля! — бабушка кинулась ко мне. — Ты зачем это?
— Баба! — я прижала к себе шифоньер, который она пыталась вынуть из моих рук. — Я делаю перестановку! Мне нужно рабочее место, для писательства.
Бабушка явно огорчилась. Подозреваю, она надеялась, что я пару дней поиграюсь, пока блажь не пройдёт, а тут такое.
— Ты лучше подстрахуй меня, — попросила я.
— Да погоди, не лазь! — она ссадила меня вместе с шифоньером на пол. Давай большой стол хоть занесём? Он понадёжнее будет.
— Давай! — обрадовалась я. Большой стол сразу раздвинул бы горизонт моих возможностей.
Стол пролез в дверной проём еле-еле, как будто этот проём именно для того делали, чтобы ширину столов измерять. Помощник из меня был совсем смешной, мы чуть не расколотили стеклянную вставку в двери, но в конце концов пролезли. Удивительно, но бабушке даже не пришло в голову со мной спорить. Это что, я уже тогда была такая упёртая? Или научилась давать логические обоснования поступкам? Вот уж не знаю.
Бабушка взгромоздила на стол детский столик, и, в принципе, даже табуретки не понадобились.
— Можешь мне подавать? — предложила я. — А я наверх залезу.
— Ну, давай!
В четыре руки мы быстро утолкали в пустое пространство всю игрушечную мебель и бо́льшую часть игрушек из нижних отделов шкафа. Антресоли наполнились практически до состояния «битком».
— Всё? — спросила бабушка.
— Всё! Спасибо! — я спрыгнула на пол.
— Стол пусть тут стоит. Мама придёт — вместе унесём, а то разобьём мы с тобой стекло.
— Ага.
— Ну, пошли чай пить!
— Ты иди наливай, а я пока тут пыль вытру.
Я навела марафет в освобождённом углу, попила чаю (процедура неожиданно включила тарелку супа и бутерброд) и начала собираться в школу. К двум пойду, чтоб толкучки у дверей уже не было. Приготовила свой альбом, пару карандашей, тетрадку, ручку. Резинки стирательной вот у меня приличной не было, эта розовая — слёзы одни, как кирпич…
— Ты куда? — спалила меня бабушка.
— Погуляю
