Книга Гризли в белых носочках - Дарья Донцова

– Он че, заразный? – насторожился мастер. – У нас парень, Колька, копыта отшвырнул… пришел… как я… типа… чинить. А хозяин на него чихнул. И кранты-веники, покупайте гробик. Тот, кто Кольку обчихал, жив, как Ленин. А Николашку тю-тю… того. Прощай, орел, недолго летали мы с тобой… Надыть чертеж позырить. Иначе… ваще… того… типа где… че тута…

– Какая схема необходима? – уточнил Борис.

Наш собеседник замахал руками.

– Ну так… того… ваще… где чего тута имелося… че снесли… построили без разрешению. Короче, вся фигля-мигля.

Батлер развернулся и направился обратно вглубь апартаментов. Я сообразил, что он отправился за документом, и, поскольку из всей более чем странной речи мужика мой мозг вычленил лишь псевдоним русского революционера и теоретика марксизма, я, сам того не желая, поинтересовался:

– При чем тут вождь мирового пролетариата?

Инкогнито почесал шею.

– Чегось?

– Какое отношение Ленин имеет к шлангам?

– Бабушка моя посуду на пол часто роняла, – неожиданно улыбнулся мастеровой. – Бумс – и осколки. Но могло кое-чего выжить. Тогда бабулька поднимала тарелку, говорила: «Живее всех живых, как Ленин».

– Понятно, – пробормотал я, – цитата из стиха Владимира Маяковского. «Нам ли растекаться слезной лужею – Ленин и теперь живее всех живых. Наше знанье – сила и оружие».

Послышался стук костылей. Боря опять появился в помещении.

– Вы хотели посмотреть на план этой квартиры до ремонта – вот он!

– Ага, – протянул мастер, беря протянутый ему лист. – Ясен пень! Покажьте в реале кухню!

– Это зачем? – влезла в беседу Анна. – На пищеблок посторонним нельзя!

– Блок… ну… ваще… небось, не с кухни… с коридору… – задумчивого протянул дядька, вынул телефон и через пару секунду заорал: – Ленка! Слышь меня? Ленка! Алле! ТМ сто шестнадцать блок сковырнется?.. Эге! Ну попробую тогда по-нашему, по-простому!

Телефон вернулся в карман. Незнакомец скинул ботинки, и почти мгновенно до моего носа добрался специфический запах. Я опустил глаза и увидел две ступни размера эдак сорок шестого в носках оттенка гнилой малины. Судя по аромату, на них справило малую нужду семейство ежей. На левом носке была дыра, из которой торчал грязный большой палец.

– Будьте любезны, наденьте свою обувь, – попросил я.

– Нельзя хозяйские полы зашморкивать, – возразил мастер. – Бабушка на том свете осерчает, как впендюрит мне промеж рогов! Как взвоет: «Ах ты ирод мексиканский, дерьмюк московский! Гришка, гаденыш, зря тебя уму-разуму учила? Натряс людям земли в дому!»

Несмотря на то, что мой нос почти отключился от амбре, исходящего от стоп мужика, я обрадовался неожиданно полученной информации, что дядьку зовут Григорий.

– Ну че? Шкандыбаем к объекту ремонта? – весело предложил внук аккуратной бабушки. – Пошлите к месту необходимости необходимого ремонта.

Мне на макушку села птица Озаренье. Иван Павлович, с чего тебе пришло в голову вести с мужиком беседу? Пусть идет туда, куда ему надо, убедится, что шлангов в помине нет, получит чаевые, а потом исчезнет из твоей жизни.

– Отличная идея, – кивнул я, – следуйте за мной!

– Чегось? – не понял Гриша.

– Хватай руки в ноги и топай за Иваном Павловичем, – быстро перевела Анна на понятный мастеру язык мои слова.

– Не вопрос, – кивнул тот и зашлепал грязными носками по коридору.

Глава четырнадцатая

– Тута по вашему плану стена! – сообщил мастер, держа перед собой чертеж. – А по евонному плану – храпня египетская.

Я потряс головой. Слово «евонный» мне уже знакомо. Когда его выучил, я уже один раз объяснял, повторять нет желания. А вот с выражансом «храпня египетская» пока не сталкивался. Прямо интересно, что оно означает? Храп фараона?

Пока я предавался ненужным размышлениям, Григорий постучал костяшками пальцев правой руки по стене, в которую упирался коридор.

– Эй! Слышь? Звук-то какой! Хочешь подарок, хозяин?

Глаза Анны вспыхнули пламенем любопытства.

– Какой?

Григорий нажал пальцем на экран своего телефона.

– Ну типа, ваще, конечно, не точно, но возможно, метров того самого, если евонный план не с перепоя сделан, а нормалек аккуратненько, то храпня… ну… э… э… э… ща математику произведу…

Мастер сосредоточенно поскреб затылок.

– Метров ваще так раздумываю девятнадцать. Ен тама сделал ну такую, типа для врача… Понятно?

– Да, да, – кивнула Анна, – вы очень хорошо объяснили.

– Значитца, могу храпню египетскую растрамбовать? – уточнил Гриша.

Я ощутил себя слоном, которого горькая судьбинушка забросила в стан бегемотов. Вроде все они животные, но способны ли вести конструктивный диалог? Не знаю, кто из нас с Григорием слон, а кто бегемот, но я вновь упустил нить разговора.

Анна подергала меня за рукав домашней куртки и зашептала:

– Ванечка Павлович! Пусть он сделает, что хочет, поймет, что в стене шлангов нет, и успокоится!

Я потряс головой и тоже очень тихо одобрил:

– Отличная идея.

– Ау! – крикнул Григорий. – Хозяин! Отомри! Растрамбовать храпню египетскую? Без разрешения хозяевов правов на проведение действий не имею!

Желание избавиться от мужика достигло своего апогея.

– Да, – отрезал я.

– Ща! Секундос, – прокряхтел мужик.

Он вытащил из своей необъятной сумки пачку листов, которую украшала гигантская скрепка, и велел:

– Ознакомьтесь с актом согласия на согласие проведения работ по вашему согласию. Изучите весь текст.

Когда Демьянке очень хочется в туалет, а кто-то из нас никак не открывает ей дверь, она подходит к ней и начинает тихо, очень заунывно выть и нервно дергать правой задней лапой. Издавать немузыкальные звуки я не стал, но затряс ногой, прямо как Дема, только у меня начались конвульсии левой конечности.

– Дайте ручку, – прохрипел я.

В моей жизни случались моменты возникновения отчаянного страстного желания. В детстве я жаждал получить все собрание сочинений Майн Рида – почему-то этих книг не было в более чем обширной библиотеке моего отца. В десятом классе мечтал познакомиться с поэтом Андреем Вознесенским. А сейчас я трясся от желания навсегда избавиться от Григория!

– Хозяин! Внимательно позырил того самого… документ? – уточнил мастер.

Мне захотелось заорать «да!!!», но из горла вырвался странный звук, мать которому – чихание, а отец – храп.

– Тады окей! – кивнул Гриша. – На каждом листе черкани!

Когда процедура завершилась, мужик вынул из своей здоровенной сумки футляр и открыл его. Я в очередной раз лишился дара речи. Внутри на бархатной подстилке лежала идеально чистая, отполированная кувалда. Гриша нежно погладил ее.

– Ну, Машенька, начнем.

Он схватил молоток и пояснил:

– Струмент – главное. Когда он красивый, добрый, всем довольный, – работа вмиг катит.

И, едва договорив, Гриша со всего размаха ударил Машенькой по тупиковой стене коридора. Раздался грохот, помещение заполнилось туманом пыли. Демьянка принялась истерически кашлять, кто-то стал громко чихать. А я на секунду потерял возможность воспринимать действительность. Глаза мои не видели, уши не слышали, язык не шевелился. Прошло, наверное, минут пять, прежде чем из меня вылетел возглас:

– Григорий, вы с ума сошли?!

– Не-а, – спокойно возразил дядька. – Кто ж до работы с материалом допустит психа? Шланги – дело тонкое, дорогое!

Я добыл из кармана носовой платок, начал тереть им глаза и сказал:

– Уходите!

– Дык поле работы вона какое, – возразил мастер.

– Боже! – ахнула Анна. – Вот это да!

– И предположить не мог, что