батлер повесил себе на шею.
– Он че, заразный? – насторожился мастер. – У нас парень, Колька, копыта отшвырнул… пришел… как я… типа… чинить. А хозяин на него чихнул. И кранты-веники, покупайте гробик. Тот, кто Кольку обчихал, жив, как Ленин. А Николашку тю-тю… того. Прощай, орел, недолго летали мы с тобой… Надыть чертеж позырить. Иначе… ваще… того… типа где… че тута…
– Какая схема необходима? – уточнил Борис.
Наш собеседник замахал руками.
– Ну так… того… ваще… где чего тута имелося… че снесли… построили без разрешению. Короче, вся фигля-мигля.
Батлер развернулся и направился обратно вглубь апартаментов. Я сообразил, что он отправился за документом, и, поскольку из всей более чем странной речи мужика мой мозг вычленил лишь псевдоним русского революционера и теоретика марксизма, я, сам того не желая, поинтересовался:
– При чем тут вождь мирового пролетариата?
Инкогнито почесал шею.
– Чегось?
– Какое отношение Ленин имеет к шлангам?
– Бабушка моя посуду на пол часто роняла, – неожиданно улыбнулся мастеровой. – Бумс – и осколки. Но могло кое-чего выжить. Тогда бабулька поднимала тарелку, говорила: «Живее всех живых, как Ленин».
– Понятно, – пробормотал я, – цитата из стиха Владимира Маяковского. «Нам ли растекаться слезной лужею – Ленин и теперь живее всех живых. Наше знанье – сила и оружие».
Послышался стук костылей. Боря опять появился в помещении.
– Вы хотели посмотреть на план этой квартиры до ремонта – вот он!
– Ага, – протянул мастер, беря протянутый ему лист. – Ясен пень! Покажьте в реале кухню!
– Это зачем? – влезла в беседу Анна. – На пищеблок посторонним нельзя!
– Блок… ну… ваще… небось, не с кухни… с коридору… – задумчивого протянул дядька, вынул телефон и через пару секунду заорал: – Ленка! Слышь меня? Ленка! Алле! ТМ сто шестнадцать блок сковырнется?.. Эге! Ну попробую тогда по-нашему, по-простому!
Телефон вернулся в карман. Незнакомец скинул ботинки, и почти мгновенно до моего носа добрался специфический запах. Я опустил глаза и увидел две ступни размера эдак сорок шестого в носках оттенка гнилой малины. Судя по аромату, на них справило малую нужду семейство ежей. На левом носке была дыра, из которой торчал грязный большой палец.
– Будьте любезны, наденьте свою обувь, – попросил я.
– Нельзя хозяйские полы зашморкивать, – возразил мастер. – Бабушка на том свете осерчает, как впендюрит мне промеж рогов! Как взвоет: «Ах ты ирод мексиканский, дерьмюк московский! Гришка, гаденыш, зря тебя уму-разуму учила? Натряс людям земли в дому!»
Несмотря на то, что мой нос почти отключился от амбре, исходящего от стоп мужика, я обрадовался неожиданно полученной информации, что дядьку зовут Григорий.
– Ну че? Шкандыбаем к объекту ремонта? – весело предложил внук аккуратной бабушки. – Пошлите к месту необходимости необходимого ремонта.
Мне на макушку села птица Озаренье. Иван Павлович, с чего тебе пришло в голову вести с мужиком беседу? Пусть идет туда, куда ему надо, убедится, что шлангов в помине нет, получит чаевые, а потом исчезнет из твоей жизни.
– Отличная идея, – кивнул я, – следуйте за мной!
– Чегось? – не понял Гриша.
– Хватай руки в ноги и топай за Иваном Павловичем, – быстро перевела Анна на понятный мастеру язык мои слова.
– Не вопрос, – кивнул тот и зашлепал грязными носками по коридору.
Глава четырнадцатая
– Тута по вашему плану стена! – сообщил мастер, держа перед собой чертеж. – А по евонному плану – храпня египетская.
Я потряс головой. Слово «евонный» мне уже знакомо. Когда его выучил, я уже один раз объяснял, повторять нет желания. А вот с выражансом «храпня египетская» пока не сталкивался. Прямо интересно, что оно означает? Храп фараона?
Пока я предавался ненужным размышлениям, Григорий постучал костяшками пальцев правой руки по стене, в которую упирался коридор.
– Эй! Слышь? Звук-то какой! Хочешь подарок, хозяин?
Глаза Анны вспыхнули пламенем любопытства.
– Какой?
Григорий нажал пальцем на экран своего телефона.
– Ну типа, ваще, конечно, не точно, но возможно, метров того самого, если евонный план не с перепоя сделан, а нормалек аккуратненько, то храпня… ну… э… э… э… ща математику произведу…
Мастер сосредоточенно поскреб затылок.
– Метров ваще так раздумываю девятнадцать. Ен тама сделал ну такую, типа для врача… Понятно?
– Да, да, – кивнула Анна, – вы очень хорошо объяснили.
– Значитца, могу храпню египетскую растрамбовать? – уточнил Гриша.
Я ощутил себя слоном, которого горькая судьбинушка забросила в стан бегемотов. Вроде все они животные, но способны ли вести конструктивный диалог? Не знаю, кто из нас с Григорием слон, а кто бегемот, но я вновь упустил нить разговора.
Анна подергала меня за рукав домашней куртки и зашептала:
– Ванечка Павлович! Пусть он сделает, что хочет, поймет, что в стене шлангов нет, и успокоится!
Я потряс головой и тоже очень тихо одобрил:
– Отличная идея.
– Ау! – крикнул Григорий. – Хозяин! Отомри! Растрамбовать храпню египетскую? Без разрешения хозяевов правов на проведение действий не имею!
Желание избавиться от мужика достигло своего апогея.
– Да, – отрезал я.
– Ща! Секундос, – прокряхтел мужик.
Он вытащил из своей необъятной сумки пачку листов, которую украшала гигантская скрепка, и велел:
– Ознакомьтесь с актом согласия на согласие проведения работ по вашему согласию. Изучите весь текст.
Когда Демьянке очень хочется в туалет, а кто-то из нас никак не открывает ей дверь, она подходит к ней и начинает тихо, очень заунывно выть и нервно дергать правой задней лапой. Издавать немузыкальные звуки я не стал, но затряс ногой, прямо как Дема, только у меня начались конвульсии левой конечности.
– Дайте ручку, – прохрипел я.
В моей жизни случались моменты возникновения отчаянного страстного желания. В детстве я жаждал получить все собрание сочинений Майн Рида – почему-то этих книг не было в более чем обширной библиотеке моего отца. В десятом классе мечтал познакомиться с поэтом Андреем Вознесенским. А сейчас я трясся от желания навсегда избавиться от Григория!
– Хозяин! Внимательно позырил того самого… документ? – уточнил мастер.
Мне захотелось заорать «да!!!», но из горла вырвался странный звук, мать которому – чихание, а отец – храп.
– Тады окей! – кивнул Гриша. – На каждом листе черкани!
Когда процедура завершилась, мужик вынул из своей здоровенной сумки футляр и открыл его. Я в очередной раз лишился дара речи. Внутри на бархатной подстилке лежала идеально чистая, отполированная кувалда. Гриша нежно погладил ее.
– Ну, Машенька, начнем.
Он схватил молоток и пояснил:
– Струмент – главное. Когда он красивый, добрый, всем довольный, – работа вмиг катит.
И, едва договорив, Гриша со всего размаха ударил Машенькой по тупиковой стене коридора. Раздался грохот, помещение заполнилось туманом пыли. Демьянка принялась истерически кашлять, кто-то стал громко чихать. А я на секунду потерял возможность воспринимать действительность. Глаза мои не видели, уши не слышали, язык не шевелился. Прошло, наверное, минут пять, прежде чем из меня вылетел возглас:
– Григорий, вы с ума сошли?!
– Не-а, – спокойно возразил дядька. – Кто ж до работы с материалом допустит психа? Шланги – дело тонкое, дорогое!
Я добыл из кармана носовой платок, начал тереть им глаза и сказал:
– Уходите!
– Дык поле работы вона какое, – возразил мастер.
– Боже! – ахнула Анна. – Вот это да!
– И предположить не мог, что
