Копны стояли на лугу только в устье, там в Беседь впадала Деряжня, может, самый большой приток этой реки, которая начиналась где-то на Смоленщине и вливалась неподалеку от Гомеля в Сож. Было на лугу и не-сгребенное сено, но давно сопрело в валках и имело вид прошлогоднего. На прокосах между тем отросла отава, она как-то необычно зеленела меж пожухлых стеблей, была молодая и квелая, как озимь после заморозков. Дебра во многих местах пересохла за лето, дно там, илистое и потрескавшееся, — успело покрыться печеночным мхом и еще какой-то мягкой клочковатой травой, а в озерцах среди ощипанных листьев белых и желтых кувшинок плавали утки. Посреди луга торчала наклоненная вешка, может, еще с весны осталась стоять, когда загораживали луг, и Чубарь, как только дошел до нее, на ходу выпрямил. Оглянулся на Белую Глину. Высокий берег над старым руслом больше не закрывал своим горбом крыши деревенских хат.
Чубарь укорял себя, что зря так засиделся в Веремейках, передал бы колхозные дела Зазыбе, так не пришлось бы теперь бродить здесь, словно подбитому аисту перед покровом. Чубарь вспомнил, как он не поехал в Мошевую, когда вызывали туда телефонограммой из райкома партии. Тогда он не придал этом} вызову особого значения, точнее, не успел собраться, телефонограмму ему вручили с большим опозданием, так как в тот день они с Иваном Падериным ездили за Гаврилову пожню обмерять стога. Более того, даже на другой день он не собрался позвонить в райком, объяснить свою неявку — все еще ориентировался на довоенное время, когда вызовов на разные совещания было, может, действительно излишне много, и потому надо было иметь особое чутье, чтобы угадать, на какое совещание являться обязательно, а на какое нет. А тут вдруг почему-то вызывали не в Крутогорье, а в Мошевую, обыкновенную деревню, что в двенадцати километрах от Веремеек. И вот теперь Чубарь со страхом думал о том, что именно последнее, хотя и не совсем сознательное неподчинение, если можно так сказать, и было причиной сегодняшнего неведения с его мучительным волнением.
…А в тот день действительно произошло важное событие — районным комитетом партии совместно со штабом 13-й армии был создан партизанский отряд, в который вошли активисты района, председатели сельских Советов, колхозов, директора машинно-тракторных станции и руководители предприятии.
…В одном месте Беседь — как раз там, куда направлялся Чубарь, — делала крутой поворот, и правый берег был обрывистый. Глыбы земли, спрессованные серой известью и болотной рудой, повисали над водой, шумно хлопавшей внизу, словно река тут раздваивалась — одна, равная по ширине прежней, спокойно плыла через луг меж зарослей тростника и аира, а другая прокладывала себе путь где-то под землей, таясь от людей. Чубарь ступил на обрыв, глянул на поверхность реки. Вода была черная — солнце уже не доставало ее за берегом. Беседь в этом месте была широкая. С правой стороны почти посреди нее возвышался поросший красным лозняком песчаный островок. Туда, наверное, часто наведывались бобры, которых привезли на Беседь откуда то из сибирского заповедника и которые успели за несколько лет сильно расплодиться: вдоль всего берега выступало из воды погрызенное ими кустовье, а на берегу белели свежей древесиной обточенные комли поваленных деревьев. По левую сторону на реке, впритык к густым зарослям тростника, плавучим мостом качались выворотни. Напротив, шагах в трехстах, на пологом берегу стоял лес. Вблизи него, уже на опушке, возвышались два дуба: один рогатый, будто с нарочно подрезанной вершиной, а другой нетронутый, потому разросшийся и величественный. Чуть дальше стояли еще дубы, но они росли на большом расстоянии друг от друга и были разбросаны по всему лугу, омываемому рекой. Отсюда начинались забеседские растеребы, то есть большие вырубки, и сухие сосновые гривы, похожие на оголенные отмели, которые простирались на многие километры. Где-то посреди них были деревни, такие же деревни, как Веремейки, и такие же люди, как в Веремейках. Чубарю вдруг пришло в голову, что он за эти годы, пока жил в Веремейках, так и не побывал во многих деревнях.
Сюда, в этот район, его переманил из-под Орши заведующий Крутогорским райземотделом Стахван Ядловский. В тридцать третьем году они вместе кончали совпарткурсы, но Ядловский по направлению сразу закрепился в Крутогорье, а Чубарь все пробовал свои способности руководителя на разных должностях, переезжая из района в район. Ядловский посылал Чубаря в Веремейки на время, пока откроется хорошая вакансия в районном центре. Но вскоре Ядловскому самому пришлось перебраться в соседний район, и Чубарь задержался в должности председателя колхоза. В Веремейках колхоз на ноги поставил еще Зазыба. Чубарю, таким образом, оставалось только руководить хорошо налаженным хозяйством. И вот на третьем году его председательства началась война…
Чубарю надо было теперь как можно быстрей, пока не село солнце, попасть на другой берег Беседа, чтобы оказаться в лесу, и он хотел сперва поискать брод, потом вспомнил, что выше по реке должен стоять паром. Но вдруг спохватился — к парому же могут нагрянуть немцы, раз они заняли райцентр, тем более что мостов поблизости на Беседи не было, и потому лучше всего действительно перейти реку здесь. Вскоре он уже шагал вдоль извилистого берега, разыскивая брод. Стежки, протоптанной на берегу, не было, и Чубарь спотыкался, огибая кусты. Он даже не заметил, как достиг устья, где соединялась с Беседью Деряжня, и незаметно свернул от главного русла, пошел берегом Деряжни. Пойял он ошибку лишь тогда, когда очутился невдалеке от крайних дворов Белой Глины. Поднял голову и увидел впереди знакомый мост, а за ним мельницу.
Мост был деревянный, в четыре пролета. По другую сторону его торчали из воды быки-треугольники, о которые во время половодья крошились льдины.
Чубарь оцепенело постоял несколько минут напротив деревянного сооружения, осмотрелся. Казалось, ничто не угрожает ему. Жаль было зря потраченного времени — в планы Чубаря никак не входило колесить. Но как только он решил повернуть назад, навстречу ему вышел из кустов человек в красноармейской форме. Был он высокого роста, но чуть пониже Чубаря. Большие темные глаза посматривали на Чубаря с интересом, но без особой настороженности. На первый взгляд, красноармеец даже не имел при себе оружия, потом уже Чубарь разглядел, что наган висел на ремне сзади; по внешнему виду и по тому, как сдержанно вел себя красноармеец, можно было заключить, что он следил за Чубарем давно, может, еще от устья; даже такое обстоятельство, что Чубарь имел винтовку при себе, казалось, не вызывало его-удавления. Незаметно, по крайней мере так ему думалось, Чубарь бросил взгляд
