Иван Казанцев
Плач домового
Мне кажется, что со временем, мы перестаем замечать удивительное, окружающее нас. Это прочно влилось в нашу жизнь, став суевериями, сказками, страшилками, которыми пугают друг друга дети в лагерях перед сном. О чем рассказывают друг другу взрослые, чтобы посмеяться ночью в лесу, у костра. Об этом шепчут старики, прежде чем закрыть за собой дверь и покинуть этот мир. Но если мы не замечаем, это не значит, что оно исчезло. Люди больше не видят жар-птиц, несущихся с первыми лучами солнца в небе. Люди больше не просят помощи у лешего, поиске ягод и грибов. Не слышат весенних песен русалок на реке, когда сходит лед. Но это не значит, что этого нет.
Я любил ночевать в доме моей бабушки. Дом был кирпичный, с большой печкой. Мой дедушка хорошо постарался, чтобы дом был крепким и уютным. Никогда не забуду запах, который пропитал этот дом. Запах сгоревших в печке дров и угля вперемешку с запахом борща, который так любил мой дедушка. Когда я ложился спать, бабушка всегда читала мне на ночь сказки про домовых, леших и прочих сказочных существ. Как они помогали путникам отыскать сокровища или спасти любимых. Бабушка говорила, что я засыпал под эти истории с улыбкой.
Деревня, в которой жила бабушка, была относительно небольшой — домов сорок. Некоторые из них пустовали, почти везде жили такие же старики, но было и несколько молодых семей. Все друг друга знали. И когда я с сестрой приезжал в гости на выходные — это всегда был небольшой праздник: пирог с капустой и картошкой, беляши и лепешки. Но, в отличии от меня, сестра не любила ночевать в доме бабушки, она говорила, что по ночам ее пугает домовой. Я в это не верил, бабушка тоже, иногда посмеивалась над внучкой, называя ее трусихой. В общем, мы подросли, и сестра перестала ночевать вместе со мной в бабушкином доме.
Однажды я сидел на кухне, помогая бабушке раскатывать лепешки к ужину. И вдруг услышал завывания в печке. Он были похож на вой собаки, только более низкий и похожий на плач. Этот вой даже заглушал треск поленьев в печи.
— Бабушка, а что это воет? — спросил я.
Она прислушалась, посмотрела на меня, затем закрыла заслонкой печку.
— Ветер в трубе воет, — сказала бабушка и потрепала мои волосы.
За ужином мы ели щи с лепешками и сметаной. Вдруг дедушка прислушался.
— Никак домовой воет, — сказал он бабушке, — к беде.
— Типун тебе на язык дед, что ты несешь? Ветер это.
— Глянь в окно, нет ветра на улице! Точно тебе говорю — домовой это.
— Хватит внука пугать! — рявкнула на деда бабушка.
— Да кто его пугает, он же взрослый уже! Ты же не боишься? — спросил меня дедушка.
Я отрицательно покачал головой. Мы закончили ужин, и пошли с дедом поливать огород.
— Деда, а какая беда может случиться, если воет домовой? — спросил я.
Дед затянулся папиросой.
— Всякое может случиться — дом сгорит или хлев рухнет. Или что похуже.
— А что может быть хуже?
— Помрет кто-нибудь.
— Кто?
— Не знаю. — Дедушка почесал затылок. — Давай-ка поливай вишню получше.
Я направил воду из шланга, чтобы поливать кусты вишни как меня учили. Закончив полив, мы смотали шланги, сложили все в сарай и пошли в дом. Бабушка напомнила дедушке, что они собирались на день рожденья к соседке. Они переоделись в праздничное и пошли, оставив меня одного дома.
— Ты уже взрослый, бояться не должен, — сказала мне бабушка. — Следи за домом и ложись спать в одиннадцать, мы придем поздно.
Я кивнул.
— Смирно! — скомандовал дедушка
Я вытянулся по стойке смирно.
— Дом охранять! Бабушкины указания выполнять! И не пакостить! Понял!
— Так точно!
— Вольно, салага, — улыбнулся дедушка и ткнул меня пальцем в бок.
Мы все засмеялись. Я проводил их до калитки, помахал вслед и вернулся в дом. По телеку шли мультики. Я взял из вазы на холодильнике пару конфет — так, чтобы бабушка не заметила, и устроился на диване. После мультиков стали показывать какой-то боевик. Я долго-долго жевал первую конфету, когда услышал знакомый вой. «Домовой воет», — вспомнил я слова дедушки. Проглотив конфету, я встал с дивана и пошел к печке. Вой был похож на ветер в трубах, я посмотрел в окно. Черемуха не колыхалась от ветра. Я включил свет, отодвинул заслонку в печи, посмотрел внутрь. Вой прекратился. Поставив заслонку на место, я сел на диван, продолжив смотреть боевик.
Незаметно прошли два часа, стемнело. Спрятав фантики от конфет, я застелил себе кровать, умылся, почистил зубы, переоделся в пижаму. Взяв с полки свою любимую книжку, лег в кровать и стал читать. И вот, спустя пару страниц, я вновь услышал вой из печки. Мурашки пробежали по спине. Я продолжил читать, стараясь не обращать внимания на вой. Но не получалось. Я закрыл книгу и уставился в потолок. «Помрет кто-нибудь», услышал я в голове слова дедушки. Руки задрожали. Отложив книгу, я встал, обернувшись одеялом. Не знаю, что меня больше беспокоило — сам вой или слова дедушки о смерти. Я протянул руку к заслонке, пальцы дрожали, по спине опять пробежали мурашки. Вздохнув, я отодвинул заслонку. Вой прекратился. Всматриваясь в темноту печки, я пытался сообразить, что делать дальше.
— Почему вы воете? — спросил я. — Кто-то должен умереть?
Несколько секунд я помолчал.
— Я не хочу, чтобы кто-то умер.
В печке раздалось тихое шуршание и ко мне повернулись две красные точки. Их форма напоминала глаза кошки. Я еле сдержался, чтобы не закричать от ужаса, по спине пробежали мурашки. Глаза посмотрели на меня и медленно моргнули.
— Я нех… хочу… чт… чтобы…
Из печки раздался низкий голос.
— В этом доме никто не умрет, дитя, — глаза медленно моргнули, — в ближайшие годы.
Я сглотнул, чтобы прочистить горло.
— А почему вы воете?
Глаза отвернулись от меня, раздался тяжелый вздох. Затем шмыганье, и глаза вновь повернулись ко мне.
— Смерть настигла моего брата. Я оплакиваю его.
— П… примите мои соболезнования, — зачем-то сказал я.
— Ох… дитя… — прошептал голос.
Я сглотнул.
— А почему он умер?
— Дом опустел, он умер.
— Какой дом?
— На краю деревни.
— Дом Куликовых? Но они же приезжают раз в месяц, — сказал я.
— Больше они не будут приезжать, свет погас.
— Какой свет?
— Жизни. Когда гаснет жизнь хозяев дома, гаснет жизнь домового, — раздался вздох.
Я пытался понять сказанное.
— Куликовы умерли?
