другим. Лишь какие-то сутки смогли все перевернуть. Какими бесконечно глупыми и наивными были обещания, данные рыдающей Марене. Джулия лишь поддалась горю сестры, сочувствие застило разум. Казалось, за эти сутки она повзрослела.
Альба все же не выдержала:
— Давайте, я вас раздену, сеньора. Уж и ложиться пора. Наверняка завтра поднимут ни свет, ни заря.
Джулия лишь кивнула, отпустила Лапу, и тот принялся копошиться в постели, поддевая носом край одеяла и подсовывая голову. Только бы не вынюхивал мышей. Не сказать, что Джулия боялась их, как Марена, но точно не хотела бы увидеть в собственной постели.
Она будто ожила:
— Альба, ты мышей тут не видела?
Та покачала головой:
— Нет, сеньора, к счастью, нет. А вы и не бойтесь — этим тварям Безликий бог тоже ума отвесил. — Она кивнула в сторону Лапушки: — Они пока нашего сеньора чуют — ни по чем не вылезут. Сами же знаете. Тут вернее, чем на какую-то кошку полагаться.
Альба была права. С тех пор, как появился Лапушка, мыши в покоях Джулии перевелись. И у сестры водились, и у прочих, но туда, где обитался Лапа, и носа не совали. И приходилось бедняге прилагать усилия и всеми правдами и неправдами пробираться за мышами в подвал. Но в этом тоже были свои плюсы — если Лапушка исчезал из виду, Джулия всегда знала, где его искать.
Альба что-то болтала, ловко распускала многочисленные завязки на одежде госпожи. Наконец, подала ночную рубашку. А Джулия лишь прислушивалась к рези в желудке, которая стала почти нестерпимой — за столом она толком ничего и не съела. Она юркнула под одеяло, поежилась:
— Альба, там, в корзинке, у нас ничего не осталось?
Круглое лицо горничной вытянулось от удивления:
— Так вы разве не поели, сеньора?
Джулия лишь покачала головой:
— Где уж там.
Альба, наконец, дала волю любопытству, которое тщательно скрывала. Теперь оно просто распирало ее. Альба была гораздо проще без глаз своих подчиненных.
— Так что же вы там делали, сеньора?
Джулия крепче закуталась в одеяло:
— Говорили. Вернее, он говорил, а я… слушала.
Альба отстранилась, прижала маленькую руку к груди:
— Да на вас же лица нет.
— Так есть что в корзинке?
Горничная залилась краской, вздрогнула всем телом, даже Лапа подскочил, но тут же вернулась с корзиной, села на край кровати:
— Сыр остался и пирожки с голубями со вчерашнего стола.
Джулия взяла пирожок, поднесла к губам, но будто опомнилась:
— А ты сама ела?
Альба кивнула:
— Этот приносил. Самолично. Ячменную кашу и сало с ломтем хлеба. Если бы я знала, что вы ничего не ели — не притронулась бы! — она покраснела еще сильнее.
Джулия покачала головой:
— Не переживай, мне пирожка хватит. Тут и он поперек горла встанет.
Альба потупилась, но тут же вскинула голову:
— Спрашиваю: «Почто запираешь»? А он заладил одно свое: «Велено». Велено — и все тут! Ну, я ему еще покажу!
Джулия покачала головой:
— Нет! Не задевай Дженарро. И ссор не ищи. Слышишь?
Альба помрачнела:
— Слышу, сеньора. Но, как увижу эту рожу, аж не удержаться. И откуда только взялся такой — чучело огородное. Моя бы воля — дворовыми собаками такого погнала. А он — нате-ка! При таком сеньоре во дворцах! Тьфу! — она картинно сплюнула. — Смотреть тошно. А то шастает: «Не нужно ли чего?». Нужно! Рожу твою не видеть! И лапищ твоих поганых!
Джулия бросила пирожок обратно в корзинку и шлепнула ладонями по постели:
— А ну, говори! Что стряслось?
Та поникла, отвела глаза, а щеки предательски вспыхнули:
— Ничего, сеньора. Ничего.
— Альба!
Та сдалась:
— Улыбаются они тут! Глазками своими муравьиными зыркают! А чуть отвернулась, — Альба выразительно шлепнула себя обеими ладонями по заду, — так уже ручищи пристроил! Будто право какое имеет!
Впору бы рассмеяться, но сейчас все это было совсем не смешно. Джулия еще не могла наверняка сказать, насколько доверительные отношения связывали слугу и господина, но раздражать Дженарро было глупо. И, может, даже опасно. Она ухватила Альбу за руки, будто обожглась — настолько они были горячи:
— Альба, обещай не задираться! Слышишь? Богом клянись! Иначе прогоню, так и знай!
Та даже вмиг побелела:
— Да что вы, сеньора Джулия! Да что стряслось-то?
Джулия разжала пальцы, глубоко вздохнула, слушая, как колотится сердце:
— Обещай!
Та с готовностью кивнула:
— Обещаю! — но в ее надломившемся голосе сквозила какая-то досада.
Джулия помолчала, опустив голову. Нет, рассказывать Альбе о постыдной тайне сестры она не собиралась. А вот об остальном… Она вновь заглянула в зарумянившееся лицо служанки:
— Скажи, ты хоть когда-нибудь что-нибудь слышала о его матери?
Та нахмурилась:
— О чьей?
— Сеньора Соврано.
Альба хмыкнула:
— О тиранихе?
Джулия вздрогнула всем телом, даже вздох застрял в горле:
— Почему ты так ее называешь?
Альба простецки пожала плечами:
— А как ее еще называть. Супруга старого тирана — стало быть, тираниха…
— Так слышала что?
Альба покачала головой:
— Ничегошеньки, ни словечка. Про покойника много жути говорили, а про эту сеньору никогда не слыхала. А есть ли она? Может, в могиле давно. С таким-то муженьком!
Джулия покачала головой, но от сердца, все же, немного отлегло после неосторожных слов:
— Не в могиле, Альба. Сеньор Соврано сказал, что я должна обязательно понравиться его матери.
Альба даже расхохоталась:
— И всего-то? Да покажите мне сеньору, которой вы не понравитесь? — Она с недоумением покачала головой: — И красавица, и умница, и сердце у вас какое! Вам всего-то и нужно, что улыбнуться, да доброе слово сказать. Любая старуха растает.
Джулия лишь опустила голову:
— Дай то бог, Альба. Дай то бог.
Но в сердце не было никакой уверенности.
Глава 11
На одной из остановок Дженарро сообщил, что это последняя. Теперь будут гнать коней, чтобы прибыть в Альфи к ночи. Оставалось лишь кивать, и принимать. Не отсрочить и не отвратить…
Альба долго смотрела в широкую спину удаляющемуся камердинеру, и ее личико скривилось, будто она засунула в рот лимон.
— Ну, ведь сущее чучело, сеньора! И еще смеет вам приказы раздавать!
Джулия опустила голову:
— Он — лишь голос своего господина.
— Господин мог и попородистее пса завести. Или уж вас бы пожалел и слал кого поприятнее. Хоть
