Предчувствие колючим клубком свернулось у Тани в животе. Почему ангелы пугают ее?
А Сергей Иванович уже забыл про свой вопрос.
— У меня шнур-рок развязался. Я очень уже устал. И домой сильно хочу, — пожаловался он. — Посадите меня на транвай.
Из-за угла как раз донеслись знакомые звонки и звоночки.
— Не транвай, а трамвай, — машинально поправила Майя и наклонилась к братику, чтобы завязать шнурок на его ботинке.
Чужие здания обступили их со всех сторон. Манана наверняка уже внуков хватилась, а они все плутают среди этих бесконечных линий. Что делать? Волнуясь, Таня стала грызть ногти. И зачем она втянула Майку с Сергеем Ивановичем в эту историю?
Дети все-таки залезли в трамвай. Они торопились на свою скромную окраину, выпрыгивая из одного вагона и перебегая в другой, преодолевая страх перед милиционерами, кондукторами, контролерами.
Манана встретила их во дворе. Она даже не курила. Ее лицо было краснее обычного, седая коса в пучке растрепана. Рядом с ней стоял дворник дядя Аким.
— Что же вы свою бабушку так пугаете? — укоризненно спросил он.
Майка раскрыла рот, чтобы хоть что-то произнести в свое оправдание, но Манана резко выставила вперед ладонь: «Молчи!»
— Бебо… — снова попыталась Майка.
— Не слушаю! Совсем! — отрезала Манана. И, схватив за руку измученного Сергея Ивановича, потащила его домой.
Вечером Таня с Майкой сидели на Обиженном Сундуке. Майкины глаза и нос распухли от слез, и она все еще всхлипывала:
— Бабушка сказала дяде Георгию, чтоб не покупал мне велосипед.
Как раз в этот момент у Татоевых распахнулась дверь. Манана вышла из комнаты, чтобы отнести на кухню тарелки.
— Вы ж обещали этот велосипед на мой день рождения! Если буду хорошо учиться! — с вызовом напомнила бабушке Майка. — Я хорошо учусь!
Она не получила ответа. Было похоже, что внучки по имени Майя больше не существовало во вселенной Мананы.
— Ненавижу тебя! Ты плохая бабушка! — закричала Майка.
Манана вздрогнула от этих слов, будто ее ударили по спине.
Но так и не обернулась и ушла по коридору.
— Ну и характер у твоей бабули, — не выдержала Таня.
— Нормальный у нее характер!
Таня не ожидала такого ответа. Она обиженно отодвинулась от подруги. Сочувствие, получается, Майке не нужно? Не поймешь: то плохая у нее бабушка, то хорошая. Но постепенно до Тани дошло: одно дело, когда ты сам ругаешь своих, и совсем другое — когда ругает чужой.
Ей тоже было бы неприятно, если б кто-то бестактно отозвался о ее маме с папой. Не надо разрешать другим осуждать твоего родного человека. Таниных бабушек уже нет на свете. Жаль… С бабушками жизнь интереснее, даже если они скандалят, как Манана, или капризничают, как Ксения Кирилловна. А Манана, кстати, совсем не злая. Просто ей тяжело.
Опять скрипнула и захлопнулась дверь — на этот раз у Богдановичей, и послышались шаркающие шажки Ксении Кирилловны. Старушка собралась в магазин. На ней была маленькая черная шляпка, митенки[10] на руках. На шее на длинной цепочке болтались очки в тонкой оправе.
— Ну что, барышни, интересным получилось ваше путешествие? — спросила она у девочек, и непонятно было, чего сейчас больше в ее серебристом голоске — сочувствия или насмешливого любопытства.
Внимательно выслушав Танин рассказ, Ксения Кирилловна покивала головой в белых аккуратно уложенных букольках. Ей были хорошо знакомы все места.
— Плуталовой улицу назвали, потому что там в старину один крайне рассеянный мужчина жил. Часто не мог свой дом найти. Ходил и всех спрашивал. Про Бармалееву улицу знаю только, что она задолго до Корнея Чуковского была известна, так что это не в честь разбойника Бармалея… А в церкви с ангелом я венчалась, — вдруг вздохнула Ксения Кирилловна. — У него раньше был крест в руках. А теперь его называют Ангел Пустые Руки. Безбожники крест вырвали, самого ангела черной краской вымазали. Вот до таких времен мы дожили. Господи Боже мой, прости дураков… Ладно, деточки, пойду-ка в конфексьен, в универмаг то есть…
Она взяла свои очки за дужку, надела их на нос.
— Универмаг! И как можно было его в храме обустроить? Бедный, бедный город. Имя отняли, церкви разорили, ангелов побили. Добром такое не кончится.
Выходя из квартиры, старушка все ворчала и думала, что ее никто не слышит. А на самом деле голосок Ксении Кирилловны громко звенел на всю прихожую:
— Теперь вот часовню блаженной Ксении задумали снести. Да знаете ли вы, нечестивцы, что она заступница наша, споручница семейная!
«Странно, — подумала Таня. — Вот живут на свете два хороших человека — Ксения Кирилловна и папа — и говорят совершенно противоположные вещи. Папа, наоборот, считает, что Ленинград звучит лучше, чем Петербург. И что революция принесла людям справедливость. И что попы в церкви только народ дурачат…»
Двери в коммуналке теперь хлопали без конца: соседи начали возвращаться с работы. Рая протопала с двумя тяжелыми сумками. Дядя Саша вошел, как всегда напевая под нос что-то старорежимное:
Как хорошо, как хорошо, Как хорошо мне с тобою быть. В очи глядеть, любить и млеть И в поцелуе умереть.
— Добрый вечер, дорогуши! Что сидите тут как два рыцаря печального образа? — улыбнулся он на ходу, не дожидаясь ответа. И так было ясно: счастливые люди не станут сидеть на пропахшем нафталином сундуке. На то он и называется Обиженным.
Майя подала голос, только когда девчонки снова остались одни:
— Вот обязательно всем все знать надо.
Она с ногами забралась на сундук, улеглась на нем.
— Ты что спать здесь собралась? — удивилась Таня. — С
