сторожихиной комнатушки. Пампушница посмотрела на них и нет чтобы обрадоваться, что отобрали сковороду, — расплакалась. Ясное дело — женщина, хоть и волшебница.
Привела ребят в свою комнатку. Суетится, ставит чайник. Благодарит. Наконец села. Положила Витеку холодную примочку на нос, чтобы остановить кровь. Витек как бы даже к ней притулился. Мальчикам немного неловко.
А она вдруг… начинает их жалеть:
— Бедняжечки вы мои…
Ребята попивают чай. Вспоминают, как было. Кто кому врезал.
Теперь они, пожалуй, побольше, чем тогда, когда у костра появилась Пампушница. Очень быстро растут такие мальчишки.
Витеку тепло и хорошо, хотя он чувствует, что нос у него распухает, а лоб щиплет от йода. Ему именно так, как должно быть в сказке.
Остальным тоже тепло, но это они разгорячились в драке. Даже… слишком тепло.
— За меня заступилися… — умиляется расчувствовавшаяся сторожиха, — ох вы, бедненькие…
Решительно чересчур жарко. Зютеку и Лешеку боязно, как бы Пампушнице это не повредило. Даже Кругляшка и тот забеспокоился. Один только Витек (всегда он так, не дорос еще) не понимает. Сидит с нею рядом, позволяет гладить себя по голове.
Ребята считают, что это он зря.
А Пампушница все сильней размякает.
— Пошли лучше, — шепчет Ежик.
Отодвигаются. Оттащили Витека, а Пампушница вздыхает, всхлипывает и, кажется… начинает таять.
— Витусь… Кругляшечка…
Наконец ушли.
Нет, все-таки чересчур много было этого тепла! Больше ребята к Пампушнице не ходили. Да хоть бы и пошли — она ж почти совсем растаяла.
Ведь взялась-то она из остатков топленого сала.
И была всего только новогодняя…
Перевод К. Старосельской.
Дом Пиреков
(не Ашеров, и речь, пожалуй, об Африке)
Слыханное ли дело — обычный старый дом и вдруг живой? Живой большой серый зверище?..
Все началось с Генерального ремонта.
Важный и самовластный, ремонт завладел домом: меняли водопроводные трубы, подводили газ. В своем царстве — на лестницах, среди строительного мусора, вынесенной из квартир мебели — он не терпел неповиновения.
Между зверями дом, верно, сошел бы за очень большого зверя, среди других домов он вовсе не выделялся своим трехэтажным ростом, потому, видно, ремонт потерял всякое уважение к нему и удалился. Старые трубы не ужились с новыми. Младший Пируня боялся, когда в доме хрипело и рычало неизвестно где.
Во время ремонта появился некий человек: то ли генерал Генерального ремонта, то ли какой-то африканский колдун с черным от загара лицом. Закуривая сигарету, человек чертил в воздухе таинственные пламенные круги…
Больше всего он интересовался квартирой Пиреков и ее обитателями.
Нынешние летние каникулы Пируня проводил, как и прочие дошколята, другими словами — просто бездельничал.
Пани Пирек — медицинская сестра: дежурила в больнице, ходила по домам делать уколы. В больнице у нее работал один особенный доктор. Пирек-старший знал его и любил. Доктора послали в Африку, и он обещал прислать Пиреку открытку.
Сам Пирек во время каникул пребывал в пограничной зоне между четвертым и пятым классом — из-за переэкзаменовки по природоведению. Пирек не был послушным и воспитанным мальчиком. Увы, он частенько бранился так называемыми нехорошими словами, особенно когда его допекал Пируня. Правду говоря, Пирек вовсе не обожал брата, глупого Пируню, хотя мать постоянно твердила, что малыша надо любить и возиться с ним все свободное время.
Случалось, Пирек давал Пируне хорошего тумака — братец порой чересчур донимал Пирека. И частенько пугал малыша то колдуном, то ремонтом.
Но ему и в голову не приходило…
Да расскажи кто-нибудь, Пирек ни в жизнь не поверил бы, что такое может случиться с обыкновенным домом.
После Генерального ремонта началась Великая жара.
В один прекрасный день — жара и в самом деле стояла великая — даже воздух от зноя дрожал над крышами и над мостовой и лишь к вечеру чуть-чуть успокоился. После восьми на улицах зажглись фонари, из распахнутых окон загремели телевизоры и приемники. Совсем поздно водворилась тишина, улицы опустели.
Уезжай в тот вечер кто-нибудь, например, в Африку… и оглянись издалека на город, увидел бы темно-багровое зарево, словно над догасающим пожарищем.
Несносный Пируня давно спал, когда Пирек услышал с улицы материнские шаги и выглянул в окно, — хорошо знакомые шаги отчетливо раздавались в июльской ночи.
Пани Пирек у ворот. Вошла во двор.
И тогда из-за угла показался тот человек… Его темное-претемное лицо Пиреку не удалось рассмотреть даже при свете фонаря и луны. Человек остановился. Взглянул на дом. Достал сигарету. И горящей спичкой прочертил в воздухе три таинственных круга.
И тут дом впервые вздрогнул…
Мать уже поднималась по лестнице, и Пирек побежал открыть дверь. Опершись на мгновение о стену, Пирек почувствовал: стена теплая и вздрагивает, будто шкура огромного зверя.
Глупый Пируня заворочался во сне, сел на постели и пробормотал:
— Колдун!
Когда мать вошла и зажгла свет, Пируня уже снова спал, из уголка рта у него, как обычно, тянулась тоненькая ниточка слюны.
Мать наказала Пиреку:
— Присматривай за домом, не то выпорю!
И ушла.
А Великая жара продолжалась. Пирек заключил, что в таких обстоятельствах единственное спасение — пойти купаться. Смотреть за домом оставил Пируню и с утра пораньше смылся.
Самый юный из рода Пиреков сначала играл во дворе. Потом осторожно выглянул на улицу, но вспомнил: брат узнает, всыплет за такие дела. И, вздохнув, ретировался.
Тени сиреневых кустов во дворе понемногу удлинились. Пируня захотел есть, а разогреть должен Пирек, и Пируня решил вечером пожаловаться матери.
Брат, уходя, наставлял Пируню: будешь плохо присматривать — дом может удрать. И Пируня очень беспокоился.
Поскольку кто-то оставил открытой дверь в подвал, Пируня решил обследовать дом с самого основания.
— И ничуточки не боюсь, — утешал он себя на всякий случай.
Спустился на несколько ступенек. Потянуло затхлым холодом. Мальчик оглянулся. Светлый прямоугольник двери успокаивал. А вдруг дом все-таки живой?
Внизу, в темноте, что-то шевельнулось.
Мальчик бросился наутек.
Во дворе по-прежнему спокойно и жарко. Ни мать, ни Пирек явно не приходили. А тень от сирени стала длинной-предлинной и могла бы укрыть сколько угодно голодных Пирчат…
Бездельничающий дошколенок с надеждой подумал: может… может, пока он играл на дворе, пришли мать или брат и наверху ждут его. Ой, наверное, пришли, пока он обследовал подвал.
Наверху никого.
Со второго этажа, из самой домашней утробы, пахло жареным мясом. Пируня понял: дом собирается обедать, а стало быть, у него есть живот.
Снова спуститься в подвал Пируня побоялся и, усевшись на ступеньке возле двери, потихоньку от голода и страха захлюпал носом.
А Пирек развлекался на «ямках». «Ямки» — это нелегальный пляж. Пролезать туда приходилось через дыру в заборе. По тропинке, овражком, спускались мимо сломанного
