Глава 1Телеграмма из Варшавы
Вы правы: это настоящее чудо!
Морозини положил на ладонь тяжелый браслет эпохи Великих Моголов, на котором оправленная в золотую чекань россыпь изумрудов и жемчуга, как дикая трава, окружала букет, составленный из сапфиров, изумрудов и бриллиантов. Он погладил его, затем, положив сокровище перед собой, одной рукой пододвинул мощную лампу, стоявшую на углу его рабочего стола, и зажег ее, а другой поднес к глазу лупу ювелира.
Ярко освещенный браслет начал искриться огоньками, отбрасывающими голубые и зеленые лучи во все углы комнаты. Казалось, миниатюрный вулкан ожил вдруг посреди крохотной лужайки. Несколько долгих минут князь созерцал драгоценный браслет, глядя на него глазами влюбленного. Он покрутил украшение, чтобы понаблюдать, как играют на свету камни, затем, оторвавшись наконец от этого занятия, положил браслет на бархатную подушечку, погасил лампу и вздохнул:
– Настоящая роскошь, сэр Эндрю, но вы должны были знать, что моя мать не примет его.
Лорд Килренен пожал плечами, и ему стоило большого труда разместить свой монокль под зарослями надбровной дуги.
– Естественно, я это знал, и она не преминула поступить именно так. Но на сей раз я попытался уговорить ее: ведь могло быть так, что только эта единственная драгоценность из всех, подаренных султаном Шах-Джаханом своей любимой супруге Мумтаз-Махал, не была погребена вместе с ней под мраморными сводами Тадж-Махала. И, конечно, это символ любви. Но, предлагая его вашей матери, я подчеркнул, что, приняв мой подарок, она ни в коем случае не связывает себя обязательством стать графиней Килренен. Я случайно узнал, что ей пришлось расстаться со своими собственными драгоценностями, и просто хотел порадовать ее, увидеть ее улыбку. Мне было даровано больше: княгиня рассмеялась, однако в глазах у нее стояли слезы. Я почувствовал, что тронул ее сердце, и был почти так же счастлив, как если б она приняла мой подарок. И потому, уходя, я уносил с собою крохотную искру надежды, а потом... О ее смерти я узнал, когда был на Мальте. Это известие оглушило меня. Я упрекал себя за то, что не остался с ней подольше. Затем сбежал на край света. Мне... мне кажется, что я ее очень любил...
Монокль не выдержал такого волнения и упал на жилет. Дрожащей рукой старый лорд достал из кармана носовой платок, чтобы вытереть кончик носа, разгладил свои длинные усы, после чего водрузил круглое стеклышко на место и, явив тем самым все признаки крайнего волнения, принялся изучать резьбу на потолке. Морозини улыбнулся:
– Я в этом никогда не сомневался. Она тоже, но, коль скоро вы видели мою мать незадолго до ее ухода, скажите мне, в каком она была состоянии. Вы не заметили, выглядела ли она больной?
– Никоим образом. Княгиня, пожалуй, немного нервничала, но и только.
– Могу я спросить вас, сэр Эндрю, зачем вы принесли мне этот браслет теперь?
– Хочу, чтобы вы его продали. Донна Изабелла не приняла браслета, и потому он утратил самую главную ценность: то чувство, которое я с ним связывал. Но осталась его денежная стоимость. Проклятая война нанесла удар по многим самым крепким состояниям и в то же время породила другие, порой весьма сомнительного происхождения, на мой взгляд. Если я хочу и дальше плавать куда мне вздумается, то должен принести кое-какие жертвы. Но браслет даже не жертва, поскольку я никогда не считал, что эта драгоценность принадлежит мне. Продайте ее подороже и отошлите деньги на мой банковский счет. Я вам дам адрес.
– Но все же, почему вы обратились ко мне и именно теперь? Прошло четыре года с тех пор, как умерла моя мать, и у вас не возникало желания возвращаться сюда. Почему вы не доверили свой браслет Сотби или какому-нибудь крупному парижскому ювелиру: Картье, Бушрону или кому-то еще?
