class="p1">— Я ж сказал, что он классный, — шепнул я Илье.
Он потупился и поджал губы — стыдно стало, что не поддержал меня, и из-за этого мальчишка снова чуть не очутился на улице.
А вот Димоны были еще более молчаливыми, чем обычно, и меня это настораживало. Гайкино же сердце оттаяло, и она щебетала с малым, как будто не голосовала против него.
— Ты плавать умеешь? — спросила она.
Ян покраснел и мотнул головой. Все удивленно на него уставились.
— Как? — не поверил своим ушам Борька. — Не уметь плавать в одиннадцать лет!
— Он не из нашего города, — сказал я.
— Мама нас один раз только на море возила, а так ей было некогда.
— Офигеть! — не выдержала Гайка. — Тут же два часа на электричке!
— А сам чего? — спросил Димон Минаев.
Ян потупился.
— Идем учить малого плавать! — вскочила Гайка, ссыпая конфеты в карман шорт. — Не ссать! Подстрахуем!
— Я и не… боюсь! — с вызовом бросил он.
Все принялись собираться, и мы наперегонки рванули к морю. Ян бежал с нами, стараясь обогнать, вырваться вперед: смотрите, я не балласт, я тоже так могу! Как будто и не было той ссоры, словно новенький всегда с нами так бегал.
А я сделал вывод, что он осторожен и попусту не рискует, просто боится показать эту свою предусмотрительность, потому что тогда точно конец, заклюют.
Уже на море, плюхнувшись в воду, я сравнил ощущения себя-взрослого с тем, что испытываю сейчас. Они были ярче в разы! Словно прикрутили яркость на телевизоре. Если радость, то взахлеб, если страх, то до трясучки. Интересно, почему так?
Ответа нет. Гормоны-то такие же, а все по-другому! Правда деревья выше, море — прохладнее. И сейчас я с огромным удовольствием поплавал бы с маской, половил бы крабов!
— Дельфины! — заорала Алиса, пританцовывая на месте, бронзовая в лучах закатного солнца.
Недалеко от берега, метрах в двадцати, прошла стая. Вспомнились те мужики, принявшие дельфинов за акул.
— В погоню! — скомандовал Чабанов и погреб к дельфинам, все, кроме Яна, ломанулись за ним, и я в том числе.
Понятно, что не догоним, но все равно прикольно же! Меня за ногу схватил Минаев и крикнул:
— Поймал дельфина!
Я плеснулся, обдавая его брызгами, вырвал ногу и плеснул уже двумя.
— Загоняй его! — скомандовал Чабанов и начал заходить с моря.
На миг я растерялся, разозлился, подумал, что они мстят за Рамиля и будут меня топить, но опыт взрослого подсказал, что нет, они так играют, не понимая, что это может не нравиться загоняемому. Но мне на выручку пришел, точнее приплыл Илья, нырнул, и голова Минаева пошла под воду.
Началась битва за скользкий камень, торчащий из воды, мы брызгались, хватали друг друга и орали до хрипоты, в итоге, устав, облепили камень вчетвером, а на вершину пустили Алису.
Наташка, Борька и Гаечка учили Яна плавать. На воде он держаться умел, греб по-собачьи, завывая и гавкая. Получалось смешно, и девчонки от хохота падали в воду.
Из воды мы вылезли, только когда солнце ушло. Постояли на берегу и снова в воду, легли у кромки прибоя, и небольшие волны катали нас по единственному гладкому плоскому, но очень скользкому камню.
Завтра нужно будет решать взрослые проблемы, ехать к бабушке, смотреть, как там машина и не запил ли Каналья, расплатиться с ним. Мне, пацану, — расплатиться с мужиком, которому ногу на войне оторвало!
Потом — продать кофе за доллары. Получится больше пятисот баксов! Жуть! В жизни таких денег в руках не держал!
Ладно, трястись и напрягаться буду завтра, сегодня пусть будет беззаботно и хо-ро-шо.
Перед сном я стащил чистую тетрадь в клеточку и начал туда записывать все, что помнил, и что не вошло в письмо, которое хранится у Ильи.
Память все-таки — странная вещь, некоторые события и целые периоды просто стираются, как ни пытайся их вспомнить. Например, та же реформа запомнилась только паникой, которая охватила маму и отца, потому что у них лежали деньги на телевизор. А обменять можно было небольшую сумму, конкретная цифра стерлась из памяти. Причем обменять быстро, в течение скольки-то дней. Потом я что-то об этом читал, и говорилось, что в правительстве, кажется, Чубайс, пересмотрел сроки и продлил хождение старых рублей то ли на месяц, то ли дольше. И вот об этом я помнил смутно. То ли было, то ли не было, и прочитать негде.
Павел Романович хотел все деньги обменять на доллары, закупить всякой ерунды типа мыла, щеток и носков, что мы привезли из Москвы, и продать втридорога за старые рубли, а уж на них жить и обменивать на новые. То есть все вливать в товар и набирать старые деньги он не рискнул бы.
Так над тетрадкой я чуть не уснул. Потом сунул ее под подушку, рассчитывая потом увезти к бабушке. Засыпать было страшно. А вдруг там в голове что-то нарушится, и я все забуду? Забуду, как спасал девочек, как отбивал Наташку у отца, как бабушка говорила, что я долго к ней шел…
Но усталость взяла свое.
А утром, разлепив веки, я с радостью осознал: память взрослого осталась при мне! Е-е-е!
Глава 7
Заработало!
Бабушку я не знал, но помнил, такая вот странная штука.
Парадокс восприятия.
Потому было волнительно к ней идти, даже более волнительно, чем в первый раз, ведь тогда с ней встречался Павел Романович и общался на равных.
С друзьями и мамой получилось сохранить лицо, может, и бабушка не заметит подмены. В конце концов, умные слова я теперь знаю, могу их вворачивать время от времени, точнее, они сами на язык ложатся… или кладутся? Странные вопросы меня стали интересовать.
Как обычно, ответственный момент хотелось оттянуть, я поставил у ног тяжелый рюкзак с двумя паками кофе и принялся объедать куст дикой смородины. Хотелось не особо, и от жары было не спрятаться, но я все ел, ел и ел.
— Пашка! — зычный бас заставил меня вздрогнуть, и тут дошло, что в соседнем доме живет Леха Каналья, и он меня увидел.
Как я к нему обращался? Точно на вы…
— Доброе утро, дядь Леша! — Я попытался выдавить из себя улыбку.
Нужно с ним расплатиться, но сколько я должен? Павел Романович рассчитывал на три-пять тысяч и
