Но командование дарует жизнь… четырем…
Он замолчал, переводя глаза с одного на другого из стоящих перед ним людей. Не выдержав гнетущей тишины, он торопливо, заикаясь, начал, указывая пальцем, выводить из рядов осужденных тех, кому возвращают жизнь. Один вышел, другой… Защемило сердце Гриця — неужели!.. Нет… Еще один, еще… последний. Неужели больше не вызовут! Гриць еще крепче сжал руку старика, а тот прижал ее к себе. Вызванным четырем колхозникам объявили, что они свободны и могут идти куда хотят. Постояв немного, не веря счастью, они робко шагнули, не глядя в глаза друг другу, кинулись прочь на все четыре стороны и скрылись в поднимающейся из долин пелене парного тумана.
Молча подошел предатель к осужденным, взял за безжизненную руку бригадира «Красного кустаря» и подвел к яме.
— Есть еще один шанс спасти жизнь. Убить вот этого еврея, — и Скорпион вынул из кармана пистолет и протянул его обреченным на смерть. С ужасом смотрел бригадир на товарищей. Смерть? Да еще от товарищей? Да еще ценой подлости? Дыхание ему перехватило, руки повисли плетями, все поплыло перед глазами, следившими за оружием, протягиваемым предателем в руки друзей…
С презрением отвернулся Иван Семенович, сплюнул дид Омелько, задрожал Гриць. И вдруг впервые подал голос старшина.
— Дай мне, — сказал он.
Эти слова, произнесенные тихо, громом отозвались в ушах каждого. С ужасом посторонились от него товарищи, пополотнел бригадир. Оторопел и Скорпион. Подойдя к старшине, он молча подал пистолет. Вздрогнула рука старшины, шагнув, он вытянул вперед оружие и в лицо предателя щелк!.. щелк!.. Пистолет оказался незаряженным…
Со стоном бросил в яму ненужное оружие боец, таким взглядом подарил предателя, что тот попятился, нервно хватаясь за кобуру. И скорее чтоб ободрить себя, чем для угрозы, срывающимся голосом крикнул:
— Вот как? Ну, теперь пощады не жди! Никому!
— Бога ты побойся, человек, своих людей катуешь, — сказал дид Омелько.
— Бог далеко, — криво усмехнулся Скорпион.
— Придется ответ держать — вспомнишь…
— Ой, диду Омельку, — осмелев, развязно произнес предатель, — диду Омельку, не, вырос еще тот дубок, из которого напилят досок мне на домовину…
— А мы и ждать не будем, так закопаем, если примет святая земля, — гневно ответил старик.
— Кто это мы?
— Мы? Это — народ! Народ украинский и его, вот, (указывая на старшину) русский народ. Вся, вся Родина большая. Тесно станет твоим хозяевам, земля под ногами будет гореть, сгниешь, и детей пугать будут твоим проклятым именем.
Старик преобразился, выпрямился и шагнул вперед. Глаза его широко открылись, голос зазвучал чисто, пророчески. Перед ним, обминая сыплющуюся глину у края ямы, пятился вспотевший предатель. Нервной хваткой вытащил он пистолет и, не глядя, разрядил в фигуру дида Омелько. И как по сигналу ударил залп.
Не лучше оказалась доля и тех четырех, что слепо поверили в великодушие врага. В густом тумане сумрачных долин их перехватили выставленные заранее заставы. И перерезали. Всех. Поодиночке…
VI
Сутки спустя, на рассвете, к свежей могиле у развилки дорог подошла красная разведка. Сняли бойцы пилотки, склонив головы.
— Товарищ старшина! Смотрите, пилотка, — произнес боец, подымая с земли чудом сохранившуюся пилотку расстрелянного старшины. Засверкала красная звездочка на ней.
Молча спрятал разведчик пилотку в полевую сумку. Вздохнул и глянул вперед. Там еще клубились молочные туманы, густой мрак скрывал кусты и перелески, но отступала ночь.
А на востоке уже полыхали озаренные облака, лучи незримого солнца зажигали яркие костры на кронах высоких лип, играли на белом крыле, скользящего в поднебесье орленка. Звонко отозвался перепел, с песней тянулся к небу жаворонок, и неугомонная кукушка щедро отсчитывала людям долгие годы жизни.
Е. МИХЕЕВА,
учительница
НЕЗАБУДКИ
Вечерняя прохлада, полная неясных ароматов, сменила зной минувшего июньского дня. Последние лучи солнца скользнули по верхушкам деревьев и, на миг окрасив их пурпуром, исчезли где-то за лесом, утонув в его темной чаще.
Из ярко освещенной комнаты на террасу врывалось шумное молодое веселье, звон бокалов и частое задорное «Горько! Горько!».
На террасе тихо разговаривали двое мужчин, видимо, не замечая третьего, чье присутствие выдавал красный огонек папиросы.
— У тебя кончается отпуск, Сергей, а ты еще ничего не решил? — спросил высокий блондин товарища в военной форме.
— Нет, Борис, — нехотя ответил тот, пытаясь скрыть волнение.
— Я бы на твоем месте женился именно сейчас, пока Наташка еще мала. Ей нужна материнская рука. У Сони теперь появятся новые заботы, а там и свои дети.
— Так ты что, думаешь, чужая женщина заменит Наташке мать лучше, чем моя родная сестра? — возразил военный.
— Не чужая женщина, а твоя будущая жена.
— Меня не переубедишь. Я на себе испытал все радости опеки чужой женщины. Мачеха, она и есть мачеха.
— Но ведь вы с Лизой любите друг друга. Ты хоть пытался узнать у нее, как она относится к ребенку?
— Нет, не стоит. Я еще ничего не решил.
— И напрасно, — неожиданно вступил в разговор третий. — Я прошу прощенья, что невольно подслушал вас, — заскрипело плетеное кресло, и пожилой мужчина, подойдя к собеседникам, взял их под руки.
— Иван Петрович, вы?! — удивился Борис, а Сергей хмуро буркнул:
— Я уж хотел оборвать непрошеного советчика.
Иван Петрович сжал его локоть и душевно заговорил:
— Лиза — хорошая умная девушка. Чувствами не шутят. И учтите мудрость народную: не та мать, которая родила, а та, которая воспитала.
— Ну уж нет, с этим я никак не согласен. — Сергей энергично тряхнул темными волосами.
— Не торопись с выводами. Никогда я не тревожил прошлого, Сергей, впрочем присядем.
Иван Петрович, опустившись на ступеньки крыльца, пригладил седеющие волосы, достал из нагрудного кармана кителя тяжелый серебряный портсигар. — Курите. — Три блуждающих огонька вспугнули надвигающуюся тьму.
— Женился я еще студентом, и, конечно, по любви, — тихо начал рассказчик. — Жена моя была умной, милой и симпатичной женщиной. Учились мы в одном институте и жили, как говорится, душа в душу. Через год у нас родилась дочь Ольга, в которой мы души не чаяли.
— Так разве Татьяна Васильевна не мать Оли? — удивленно спросил Борис.
— Прошу не перебивать. Сейчас все узнаете. — Окончив институт, мы получили назначение во Владимир-Волынский, небольшой пограничный городок. Когда Леле исполнилось семь лет, у нас родился сын, которого в честь деда мы назвали Александром. Радости нашей не было конца. Малыш рос не по дням, а по часам, как нам всем казалось. Леля не отходила от братишки, хлопотала с матерью за шитьем, ходила с ним гулять, играла — одним словом, была первоклассной нянькой. Вскоре после
