раз затягивается. Он часто ведёт себя так, будто всё происходящее — сон. Его сон. И он в нём — царь и бог. Можно смеяться сколько угодно, но правда в том, что я хотела бы так же. — Всё дело в том, что я люблю эту жизнь. Вот такой. А ещё больше я люблю её…
— Свою истинную?
Он кивает.
— Она была прекрасна, лучше всего, что я когда-либо видел и пробовал.
То, как он говорит, заставляет мои руки покрыться мурашками, а сердце забиться чаще.
— Мы были созданы друг для друга. Даже для истинных всё было слишком идеально. Мне повезло. И я чувствую благодарность за неё каждый день. И живу дальше. Без неё.
— Если было так хорошо, то сейчас, наверное, так же плохо…
Он усмехается.
— Это и есть истинность, Айрис. У всего есть цена. Мы все её знаем.
Я запрокидываю голову, он пугает меня тем, что приближается и… целует в лоб!
— Любить и уважать до последнего. Что бы ни случилось. Беречь даже память о ней. Она бы не хотела видеть меня измученным и унылым, поверь. И была бы рада, что я стараюсь.
Он возвращается на своё место. Спокойный, довольный, тёплый. А у меня на глазах наворачиваются слёзы. Я вспоминаю маму, аварию, жизнь в приюте… Сердце сжимается.
— Но она мертва! — как будто само собой срывается с губ.
Седрик улыбается и кивает.
— Но я то жив.
— Ты веришь, что вы ещё встретитесь? — перехожу на «ты».
— Конечно нет. Всё кончено, Айрис. Но какая разница, если любовь жива? Я не предам ни её, ни себя.
— Вот так просто?
— Вот так просто.
Глава 14. Канун Дня Всех Влюблённых (3)
И несколько минут я просто сижу рядом с ним. С огромным тяжело дышащим драконом в теле молодого, улыбчивого мужчины. Впитывая его тепло, словно змея, свернувшаяся клубком на камне под солнцем. Ветер доносит до нас крики болельщиков и свист, все победы и поражения где-то далеко. Они не волнуют нас.
Вообще, директора, наверное, уже ничего не волнует. Ему нечего бояться. Худшее уже случилось.
А мне становится дурно, когда представляю завтрашний день…
— Я сделал предположение, — внезапно обрывает молчание мистер Томпсон, — что у тебя нет депрессии.
— А?
— Я говорю, что у тебя удивительно крепкая психика. И травма не привела к тяжёлой депрессии, из которой пришлось бы выходить годами. И всё равно не выбраться до конца. Может быть, это потому что ты — одна из нас.
— С чего бы это? Я ничего не сделала, чтобы так говорить.
— У тебя травма, но как я уже говорил — ты не больна. Думай о себе что хочешь, но у тебя есть силы жить дальше. Быть счастливой. И сделать счастливым целого дракона. Ты очень сильная, Айрис.
— Я… так не думаю.
— А думать и не надо, — тонкая усмешка, — нужно только решить.
На этом он поднимается, забирает чашку и собирается выйти из оранжереи. Правда, на выходе останавливается и говорит:
— Ещё я думаю, что ты права. Я найду себе другое занятие в следующем году.
Когда он исчезает из поля зрения, я поднимаюсь и иду в свою комнату, уже зная точно, как проведу последние часы неизвестности.
Запираюсь в комнате, вспоминая слова «Ты очень сильная, Айрис», забираюсь под одеяло и долго, долго плачу, не пытаясь себя сдержать. Реву в подушку, кусаю кулаки, бьюсь затылком о стену, будто пытаясь изгнать из себя демона. В какой-то момент нахожу тетрадь с собственными вопросами и ответами. Прошло так мало времени, случилось так много всего. Вот дурацкие разговоры с ребятами, вот кривые буквы, адресованные Ди, вот несколько фраз, брошенных Квентину.
Я то впадаю в истерику и поскуливаю, как сука, то без единой эмоции на лице несколько часов подряд сверлю взглядом стену.
И так всю ночь. И так пока не начинает искриться рассвет.
Во мне ничего не остаётся. Я выжата словно губка. И готова встретить свою судьбу.
Все готовились к этому дню ещё усерднее, чем к выпускному балу. Мне понадобилось сорок минут, чтобы привести себя в порядок. И когда я стою перед зеркалом в белом платье и туфлях на небольшом каблучке, в комнату стучат.
— Ты готова? — зовёт Глория. — Идём?
Я открываю дверь.
И улыбаюсь.
— Идём.Ну вот мы и подобрались к празднику, на котором Айрис узнает, чьей истинной является. Финал совсем скоро. И мне было бы очень интересно узнать, какие у вас есть ожидания и догадки. Спасибо за поддержку.
Глава 15. Другой мир (1)
— Эта давняя традиция, которую каждый трактует по-своему. Но в общем считается, что юные драконы и истинные переносятся в особое место, которое… как бы вне нашего мира, но одновременно в центре.
— А?
— Ну, ядро, понимаешь? — вклинивается в нашу девичью процессию Манфрик. Слева от меня Тетта, справа — Глория, мы спешим на первый этаж, где всех учеников уже ждёт мистер Томпсон. — Типа центр мира, места силы, которое в то же время может быть где угодно во вселенной или вообще за её рамками. Ведь люди до сих пор не могут своим разумом объять всё, что связано с магией, с истинным происхождением и всё такое…
Меня передёргивает. В каком-то смысле, попасть в центр нашего мира — всё равно что увидеть плоскую землю на китах и черепахах.
— Как бы дух ни захватило до смерти, — улыбаюсь, вызывая мгновенную реакцию тех, кого с натяжкой и в то же время большой охотой могу назвать друзьями. Они смеются.
— Айрис, ты такая мрачная.
— Не волнуйся, мы особенные, — произносит Глория с расстановкой. — Мы там будем как рыба в воде. А вот люди простые туда попасть не могут. А если такое всё-таки случится — это реально закончится смертью.
— День любви — довольно жуткий праздник, а?
— Ну, люди не суются к нам и слабо представляют, что происходит за гранью реальности. Зато по мотивам сделали свой праздник — с валентинками, признаниями в любви и конфетами.
Манфрик закатывает глаза и выдаёт то, что смешит уже меня:
— Маркетологи…
— Но по-настоящему крутой праздник будет через полгода, — улыбается Серж, который едва смог нас нагнать.
— Да? — усмехаюсь я.
— Всеобщий секс! — едва ли не кричит Манфрик, размахивая руками и норовя свалиться с лестницы, в конце которой стоит… Квентин. Мрачный, встрёпанный, но в то же время до одури привлекательный. Я машинально сбавляю шаг, но тут же исправляюсь, вцепившись в локоть Глории.
Она удивлённо выдыхает и произносит:
