взгляд в тот день. Помнила, что она не пожелала даже пожалеть меня – ведь няня умерла почти на моих глазах! А мне было всего восемь лет! Но, нет, мать не посчитала меня достойной своего сочувствия. Должно быть, она решила, что я сама виновата в той смерти, и, конечно, была права: няню Жунг отхлестали розгами из-за меня…
Если вспоминать дальнейшие поездки во дворец матери, а это происходило буквально пару раз, то они давались мне проще. Потому что я приезжала в компании сестер, и мне выпадала едва ли пара взглядов.
А теперь я еду к ней, чтобы серьезно поговорить о заговоре в летнем дворце.
Не переоцениваю ли я себя?.. Бросаю взгляд на Чэна, поджигающего хворост, и беру себя в руки. Это он настраивает меня на провал. Он повторяет мне, что мы не должны идти в дом моей матери. Он сеет во мне эту неуверенность.
Закутываюсь в одеяло, присаживаясь у дерева, и откидываюсь спиной на широкий ствол. Каким бы ни был мой настрой, я обязана воспользоваться этим шансом: мать я хотя бы видела, а отца вообще не помню. Я даже не узнаю его, если увижу. А сейчас есть возможность разобраться во всем без героического похода в столицу – во дворец правителя!
Этот путь мне ближе…
Ночью сплю плохо. Постоянно мерзну и не могу справиться с сердечным ритмом, решившим добить меня перед важным мероприятием. Когда поднимаюсь утром, Чэн, несмотря на все свое самообладание, не успевает скрыть эмоций. Кажется, мое лицо вновь пугает окружающих – даже без «боевого» раскраса…
Встряхиваю головой и иду к холодному ручью умываться.
Пять часов ходьбы выводят нас на городскую окраину. Домики здесь совсем плохи, а люд – обозлен. На нас недобро косятся, посматривая на меч, торчащий из-под плаща Чэна.
– Не замедляйте шаг, они планируют напасть на нас, – негромко предупреждает мой страж.
– Напасть? Но зачем?
– Вы не заметили, кириса? Им нечего есть. Земля здесь не такая плодородная, к тому же сказывается близость месторождения железной руды.
– Как это может влиять на положение крестьян?
– Добыча руды напрямую влияет на жизнь представителей всех сословий на близлежащих территориях. Но, даже если не брать этого в расчет, земля здесь плодоносит только раз в год. И весны в таких местах – самое голодное время.
– Почему?!
Весной же все начинает цвести и пахнуть!
– Потому что за зиму люди успевают съедать все свои запасы. Об этом вы в своих книгах не читали?
– Нет, об этом не читала, – сухо отвечаю я.
Эти годы я посвятила изучению письма и счета. Сами книги начала читать лишь в прошлом году – и в основном это были стихи гениальных поэтов.
Тем не менее я очень горжусь, что научилась читать без помощи учителя! К сестрам приходили учителя, у меня же была лишь безграмотная служанка. И няня Лули – до нее… Но с ней мы по большей части изучали алфавит.
Мы с Чэном молча пересекаем поселение на окраине, а когда доходим до моста над речушкой, мой страж останавливается и, не оборачиваясь, произносит:
– Даже не думайте.
Разворачиваюсь и с изумлением смотрю на группу немытых крестьян с ржавыми вилами.
– Нам терять нечего, господин. А ты явно при деньгах, – произносит один из них.
И я с еще большим изумлением замечаю, что у него почти нет зубов, хотя ему явно не больше тридцати.
– Вам есть что терять: ваша жизнь все еще при вас, – спокойно возражает Чэн, разворачиваясь к «грабителям».
– Она нам не нужна. Только не такая, – качнув головой и сплюнув на землю, произносит главарь этого сборища голодных и грязных людей.
– Почему они не моются? – удивленно спрашиваю я у Чэна, но тот почему-то прикрывает глаза и поджимает губы.
Я что-то не то сказала?
– Что она там ляпнула?! – Похоже, крестьян мои слова изумляют не меньше, чем меня – их вид.
– Богатеньким не понять, как живут люди за чертой, – сплевывает и второй, делая к нам предупреждающий шаг.
Какой-такой чертой?
– С чего они взяли, что мы богаты, Чэн? Ведь на мне дешевая одежда…
– Кириса, – еле сдерживаясь, выдавливает мой телохранитель.
Я так и не понимаю, что не так с моей логикой, но на крестьян мои слова производят какой-то необъяснимый эффект: их лица искажаются от злости. А затем все пятеро бегут на нас со своими ржавыми вилами!
Один демонстративный взмах огромного меча Чэна останавливает их. После чего они и вовсе пятятся.
– Не советую, – говорит мой страж, а потом почему-то мрачно добавляет на выдохе: – Хотя и сам все понимаю.
По какой-то причине крестьяне успокаиваются – или это не спокойствие, а абсолютное безразличие ко всему возвращается на их лица? Они разворачиваются и уходят, давая нам возможность пересечь мост.
– Я что-то не так сказала?!
Вид этих людей сильно обеспокоил меня, как и их агрессия.
– Вы все сказали не так, кириса. Но я зарекся вас критиковать, – бесстрастно отзывается Чэн.
– Пожалуйста, объясни! – настойчиво прошу я, игнорируя его слова. – О какой-такой черте они говорили?
– О черте бедности, кириса, – впервые за долгое время взглянув на меня, произносит страж. – Все в этом поселении живут за чертой бедности.
– А это где? – непонимающе переспрашиваю я.
– Это там, где почти невозможно выжить! – отрезает Чэн. – А уж остаться людьми – тем более.
Решаю обдумать это позже.
– Но почему они приняли нас за богатых?
– Потому что какой бы дешевой, по вашим меркам, ни выглядела эта одежда, она новая.
– Ей уже больше десяти дней.
– И не рваная.
– Да вот же – порвано, – указываю на подол, которым зацепилась за ветку.
– Кириса, вы вообще видели, во что они одеты?! – не выдерживает Чэн.
– Это сложно назвать одеждой, – мягко отвечаю.
– Это единственное, что у них есть!
Надолго замолкаю, пораженная услышанным.
Как это – единственное? А как же смена? А наряды для праздника?
– Им даже есть нечего. Откуда им взять деньги на нормальную одежду? – неожиданно спрашивает Чэн, словно все это время продолжал вести со мной безмолвный разговор.
Ничего не отвечаю, глядя себе под ноги. Мечтаю лишь о том, чтобы добраться до дворца матери и забыть обо всех горестях и печалях. А потом, в тепле и покое, уже можно будет подумать о судьбах этих людей и о способах им помочь.
– Мы приближаемся к городу, – предупреждает Чэн через полчаса.
– Тебе не понравится моя просьба, но я все же ее озвучу.
– Слушаю.
– Я хочу приобрести новую одежду. В этом во дворец матери идти нельзя.
Да, просьба не
