поглядел. И сказал — негромко, но отчетливо:
— Вот что, приятель. Наверное, я должен рассказать тебе. То, что ты хочешь знать. Ты не дурак: сам знаешь, как распорядиться информацией…
— Пошевеливайся, дед!.. — прикрикнул на Ивана Ваныча один из санитаров.
Иван Ваныч только дернул плечом — как бы сгоняя муху.
— Слушай внимательно. Возьму фото твоей Акбалы — и смотри, не отводя взгляд. Сосредоточь все мысли на своей демонице. Если все сделаешь правильно — ты войдешь в своего рода транс. И тебе станет ясно, где искать следы твоей юха… Нехитрый фокус.
— Уймись, птица-говорун. Идем!.. — санитар поздоровее (хотя и второй был качок) ухватил Ивана Ваныча за шиворот и потащил. — Шевели ластами!..
— Иван Иваныч!.. — воскликнул я.
Но Ивана Ваныча уже выволокли в коридор.
Я закрыл лицо ладонями — и заплакал…
…Меня продержали в клинике не так долго. Двенадцатого марта мне вернули паспорт, телефон и одежду — и выпустили меня на вольную волюшку.
11. Дельфин в замусоренном океане
Нет — я не забыл, на какую страшную участь проклятые эскулапы в очках и белых колпаках обрекли моего товарища Ивана Ваныча. В сердце проворачивался болт — стоило лишь подумать об этом.
Но когда я оставил похожие на чудовищ серые больничные корпуса за спиной — я не мог, библейским языком говоря, не возрадоваться.
Весеннее солнце грело голову. Воздух пьянил — несмотря на примесь запахов бензина и мокрого мусора. Заливались пернатые. Я широко шагал — и думал об Акбале.
Незамысловатым способом, который подсказал мне Иван Ваныч — я найду ее. Я уже представлял, как прижму ее к своей груди. Я скажу: «Я знаю: ты — демоница. Юха. Но я все равно, все равно тебя люблю!..».
После таких слов Акбала — конечно — растает, как сливочное масло под солнечным лучом… О, как удивительна моя судьба!.. Не у каждого хомо завязывается с прекрасным оборотнем…
Я планировал: доберусь до квартиры — в первую очередь приму горячую ванну. Смою с себя больничные «ароматы» и микроорганизмы. А потом — хрустя чипсами со вкусом паприки да маленькими глоточками попивая дающий пары лимонный чай — посмотрю с ноутбука какое-нибудь легкое аниме в жанре «гаремник».
Но дома меня ждал неприятный сюрприз.
Едва я ступил в прихожую — с кухни долетели напоминающие овечье блеянье голоса и лающий смех.
Что за черт?..
Или у меня слуховые галлюцинации — и мне лучше всего, не вылезая из ботинок, ехать обратно в психушку?..
Я все-таки разулся — и прошел на кухню.
На меня повернулись две багровые физиономии; сизые носы, фиолетовые мешки под глазами. Растрепанная тетка — страшная, как баба-яга. И опухший мужик с приоткрытым ртом. Явные алкоголики.
На столе — шмат сала, нож, вяленая рыбка, две головки чеснока. Наконец — бутылка водки, подтверждающая очевидное: чертовы гоблины — алкаши.
Мое появление не смутило «гоблинов» ни на каплю.
— А, малой!.. Тебя выпустили из дурки?..
Я задрожал.
Незваные гости не только вольготно развалились на моей кухне — но и откуда-то знают про мои дела!..
Я молча повернулся.
— Эй, постой!.. Хлебни с нами за знакомство!.. — пригласил опухший мужик, наливая журчащую водку в рюмку.
Выйдя в коридор — я, нервно сглотнув, достал мобильник и набрал номер дяди.
— Алло. Племяш?.. — раздался в трубке бодрый дядин голос. — Как себя чувствуешь, дорогой?.. Сегодня тебя должны были выпустить из клиники.
— Эти люди… в моей квартире… Откуда?.. — хрипло спросил я.
— А-а. Это Авдотья Николаевна и Сидор Никифорович. Прошу любить и жаловать!..
Я чуть не ругнулся трехэтажным матом. Как будто мне стало легче оттого, что теперь я знаю вурдалаков-выпивох по именам!..
— Что делают эти… черти… у меня дома?..
— Черти?.. Как грубо, племянник!.. Все очень просто: я сдал большую комнату в твоей хате. Ты-то все равно в маленькой комнате живешь. Пусть квадратные метры приносят нам денежку…
Я нажал «отбой» — и спрятал телефон.
Как клиент психиатрички, раздававший в парке «Классовую войну» — я был урезан в правах на квартиру; моим имуществом распоряжался дядя — в качестве опекуна. А уж дядюшка мой был человек с истинно капиталистической жилкой!.. Готовый делать деньги хоть на жилплощади, хоть — извините — на дерьме, как незабвенный император Веспасиан. Сердиться, спорить с дядей — не имело смысла.
Я только шумно вздохнул — и пошел в ванную, помыть руки после улицы.
Сток заплеванной раковины был забит волосами.
«Тролли», — с отвращением подумал я.
После ванной я заглянул в туалет по малой нужде. И увидел в унитазе не смытую кучку экскрементов. Меня чуть не стошнило.
В расстроенных чувствах я направился в свою комнату.
Боже мой!.. С какими отвратительными хамами и грязнулями мне придется жить под одной крышей!.. И все благодаря дядюшке, погнавшемуся за звонким червонцем.
В комнате я попытался отвлечься, листая книжку.
Получилось не очень. Через стенку летели пьяные голоса и взрывы гиеньего смеха Сидора и Авдотьи; звон рюмок.
Потом вонючие алкаши переместились в «свою» (ха!.. — в «свою», по милости великого коммерсанта дяди!..) комнату и на полную мощь врубили телеящик.
До глубокой ночи они смотрели ТВ — переключаясь между каналами. То какая-нибудь звезда эстрады выводила лирическую песенку с сомнительной рифмой. То диктор новостей вещал: «…поставки газа…» — «курс червонца…». И все это под раскаты хохота перебравших троллей.
Время от времени хлопала дверь — шаркающими шагами тролли направлялись из комнаты в туалет.
Погасив свет — я лежал на кровати поверх одеяла и старался думать о своем. Об Акбале.
Бедный Иван Ваныч подсказал мне простое средство отыскать мою прекрасную юха. Но сейчас — под шум попойки новоявленных соседей — сосредоточить все мысли на Акбале вряд ли удастся. Нужна хотя бы относительная тишина.
Не знаю как, но — несмотря на рев зомбоящика и дикие возгласы Сидора и Авдотьи за стенкой — я забылся сном. Должно быть — мне нужно было сбежать в царство Морфея от неприглядной действительности.
Проснулся я, когда шторы подсвечивал бьющий в окно красноватый луч утреннего солнца. Комната наполовину еще тонула в серой мгле, которая — как паутина — оплетала предметы. В квартире было тихо, как в гробу.
«Жрали всю ночь водяру, пузырь давили за пузырем — а теперь мирно посапывают, как младенцы в колыбельках!..» — со злостью и отвращением подумал я про Сидора и Авдотью.
Я сунул ноги в шлепанцы и отправился на кухню.
Со вчерашнего вечера у меня во рту маковой росинки не было.
Стол на кухне весь был усыпан хлебными крошками, рыбьей
