благотворным влиянием супруги я брошу страдать ерундой, маяться дурью — и восстановлюсь в университете. Чтобы через несколько лет надеть безукоризненный черный пиджак, повязать полосатый галстук — и вешать лапшу на уши клиентам в юридической консультации.
Но чем сильнее меня хотели поженить дядя и психиатр — тем больше во мне накапливалось протеста.
«Лучше бы вы друг на друге поженились», — скрипя зубами, думал я.
Я любил Акбалу. Ее одну.
Я не перестал любить ее оттого, что поверил, что она — оборотень-юха. Нет!.. Я испытывал к Акбале какое-то болезненное влечение. Так мотылек летит на огонь — в котором неизбежно спалит свои белые крылья.
Я спросил Ивана Ваныча:
— Вот вас удивляет, что Акбала не убила меня. А может она меня пощадила — потому что полюбила?.. Удовлетворилась тем, что выкачала из меня сексуальную энергию?..
Иван Ваныч сдвинул брови:
— Любовь юха к человеку?.. Такое не встречается даже в сказках…
— Но ведь Акбала отпустила меня. Не выпила мою кровь!..
— Ты прав: это очень странно…
Сердце мое вспыхнуло надеждой:
— Иван Ваныч!.. А есть способ выйти на след… юха?..
Иван Ваныч поразился:
— Малой!.. Тебе не терпится снова попасться в лапы оборотня?..
Я опустил голову:
— Но ведь я люблю… Акбалу.
Иван Ваныч — задумавшись — почесал свою лысеющую голову:
— Есть верный способ найти кого угодно на планете…
— Расскажите!.. — загорелся я.
— Нет-нет-нет!.. Искать оборотня — это тебе не игра. Это слишком опасно!..
И Иван Ваныч, замахав руками, чуть ли не бегом пустился по узкому коридору — по которому мы только что неторопливо прогуливались, как философы-перипатетики.
Во время таких прогулок мы говорили о многом. Вернее — говорил Иван Ваныч. А я слушал с открытым ртом. Иван Ваныч приподнимал передо мной завесу над совсем неизвестными мне сферами.
Особо мне врезалось в память то, что он говорил про параллельные миры. Оказывается: демоны и оборотни (те же юха) способны открывать порталы в иные реальности. Некоторые опасные сущности так и странствуют из мира в мир — всюду находя себе жертв.
Сердце мое сжималось. Что если и Акбала такая же кочевница?.. И — как следующая за стадом быков тигрица — давно переселилась в параллельный мир?..
Нет!..
Такого мне не пережить!..
Пусть Акбала — демон. Юха. Все равно я пылал мечтою снова встретить свою роковую возлюбленную — поможет мне Иван Ваныч или нет. Чем скрыться в параллельном мире, оставив меня сгорать на медленном огне неразделенного чувства — лучше бы Акбала в ту памятную ночь высосала из меня кровь.
Да. Я грезил об Акбале. Хотя и поверил, что она — юха.
А раз Акбала — оборотень, значит убивает людей, чтобы насытиться кровью. И спит со своими жертвами ради порции сексуальной энергии.
Эти мысли ввергали меня в отчаяние. Мне хотелось кричать от рвущей душу боли.
Пусть, пусть Акбала убивает. Пусть убивает плохих людей: садистов, маньяков и неонацистов. Но выкачивать сексуальную энергию Акбала должна только из меня. Делить постель только со мной. Как всякий мужчина — я был собственником…
…В больнице меня любили.
Медсестры ласково звали меня «Ромео». Видимо — жирный врач разболтал персоналу, что я загремел в психушку из-за любви к виртуальной красавице. Люди сочувствуют несчастным влюбленным — особенно женщины.
Техничка, когда скребла полы — улыбалась мне по-матерински. А толстая повариха, кладя мне в тарелку завтрак, обед или ужин — всегда интересовалась: а не хочу ли я добавки?..
От манной каши и горохового супа я вежливо отказывался. А вот дополнительную тарелку овощного салата иногда брал. Это было единственное блюдо в больничном меню, без отвращения отправляемое мною в мой пищевод.
Но насколько сотрудники привечали меня — настолько же желчно, нетерпимо, ядовито относились к моему другу Ивану Ванычу.
Дородная, как самка мамонта, техничка — выжимая половую тряпку — говорила мне:
— И что это ты, золотой, все ходишь с этим… юродивым?.. От таких — как от чумных — подальше держаться надо.
Когда мы с Иваном Ванычем выходили в коридор погулять — медсестра, только что беззаботно пившая кофе или решавшая японские сканворды у себя на посту, заметно напрягалась (так ощетинивается иголками еж) и впивалась налившимся кровью глазами в Ивана Ваныча.
Пациенты в лоскутной пижаме — и те с ехидством бросали Ивану Ванычу в спину:
— Не миновать тебе, сантехник-экстремист, корпуса «а».
— А что там — в корпусе «а»?.. — спросил я как-то Ивана Ваныча.
Иван Ваныч грустно улыбнулся:
— Филиал ада. В корпусе «а» пациентам (лучше сказать: узникам — ха!..) делают лоботомию. Вводят убойные препараты — от которых температура подскакивает до сорока градусов. Бьют несчастных током и морят голодом… В корпус «а» принимают людей — а выходят оттуда двуногие вареные овощи, захлебывающиеся собственными слюнями…
Иван Ваныч оставался спокоен — а меня до костей пробрала холодная дрожь.
Надо признать: Иван Ваныч и сам провоцировал персонал.
Обычно сдержанный и даже флегматичный — Иван Ваныч иногда взрывался, как вулкан. И — придя в неистовство — принимался скандировать:
— Предатели!.. Слуги темных богов!.. Коллаборационисты!..
Немедленно раздавался бычий топот. Это летела по коридору бравая команда дюжих санитаров.
Они хватали несчастного Ивана Ваныча и ремнями привязывали к койке.
«Что ж вы делаете, ироды?» — чуть не срывалось с моих губ.
Но нет. Я оставался беспомощным и немым — трясущимся, как обрубленный собачий хвост — наблюдателем безобразной сцены.
Торопливыми шагами подходила сосредоточенная — со сдвинутыми бровями — медсестра и вкалывала Ивану Ванычу несколько кубиков лекарства.
Иван Ваныч дергался, изгибался дугой — и затихал. Он оставался в неподвижном бессознательном состоянии полчаса — три часа — полдня.
Когда Иван Ваныч оживал — я освобождал бедолагу от ремней. Кряхтя, с усилием Иван Ваныч садился на койке. И — облизав сухие губы — ронял:
— Ох, доиграюсь я… Отправят меня в корпус «а»…
Мой бедный друг не ошибся.
Однажды после отбоя в палату вошли и встали у дверей два санитара — с квадратными плечами и с тупыми, как булыжники, физиономиями. Правый санитар суровым голосом приказал Ивану Ванычу:
— Собирай манатки. Тебя переводят в корпус «а». Допрыгался, кузнечик.
— Допрыгался… — вздохнул Иван Ваныч.
Он был спокоен — только побледнел.
А у меня сердце гремело турецким барабаном — при мысли о страшной участи, на которую обрекли Ивана Ваныча. Казалось: я расплачусь — и с кулаками ринусь на душегубов-санитаров.
Я всхлипнул.
Ивану Ванычу недолго было собираться. Сунуть в пакет зубную пасту, полотенце, рулон туалетной бумаги…
Но Иван Ваныч не торопился.
Он сел. Испытующе на меня
