Повитуха меж тем быстро заварила и дала отвару настояться указанное время. Элге не мешала — в мелкой бытовой магии Берта была вполне искусна, процедить, остудить до нужной температуры умела, поэтому девушка еще раз заглянула к больной. Та лежала под одеялом белая до прозрачной синевы, тело иногда потряхивало. Повинуясь внезапному импульсу, Элге вновь присела на краешек лежанки, просунула руку под одеяло и положила ладонь на живот. Так и сидела, поглаживая круговыми движениями, думая о том, что девочке, несмотря ни на что, надо жить, бороться за свою жизнь, восстанавливаться, встать на ноги, прийти в себя от тех неблагоприятных событий, подтолкнувших её к такому шагу. Гладила девчонкин живот и отрешённым внутренним взором наблюдала, как тёмный острый узор истончается, становится все меньше и меньше, пока не превращается в маленькое пятнышко размером с горошину. Накатила слабость; Элге с усилием повернула к входу тяжёлую голову — в дверях потрясенно застыла Берта, держа обеими руками стакан с процеженным и охлаждённым настоем.
— Госпожа Элге, как вы..? Вы лечите, да?!
— Н-не владею, — невнятно пробормотала девушка и сделала попытку встать. — Что же в-вы стоите в дверях, Берта, ид-дите сюда скорее, надо её напоить.
— Сидите, сидите, госпожа! Отдыхайте! Выложились как, в лице не кровиночки! Я дальше сама, сама, отдохните!
Элге сочла такой совет вполне разумным — ноги едва держали, голова от слабости кружилась и всё, на что её хватило — это переползти с лежанки на единственный в комнатке стул. Уронить локти на рядом стоящий столик. Берта суетилась возле больной, по капле вливая в неё лекарство, сопровождая свои действия напевным бормотанием. Элге слушала как сквозь вату, пытаясь встряхнуться и заставить себя подключиться к размеренным лекарским процедурам. Поить через определённые промежутки времени, произносить необходимые слова, менять тряпицы, поправлять одеяло — все это девушка могла. Бы. Странная усталость придавила её к жесткому стулу, не осталось сил ни шевелиться, ни задремать, и от этого по самому краю сознания давило стыдом и неловкостью — явилась помогать, а прохлаждается в сторонке.
Сколько просидела так — не знала, ощутив в какой-то момент, что тело снова ожило, хотя и находилось в неудобном положении. Всё так же звучал негромкий напевный голос повитухи.
— Как девочка? — хриплым, будто после сна голосом, спросила Элге.
Берта ответила осторожно, но в голосе промелькнула недоверчивая радость:
— Вроде лучше, госпожа Элге! Поменьше сделалось кровотечение-то, и ручки не такие ледяные, разгоняется кровь-то! Еще часик — и я наверняка скажу, сейчас боюсь, уж больно смерть прилипчивая, так и цепляется.
Девушка поднялась и потянулась осторожно, пошевелила руками, голову несколько раз наклонила вправо, влево.
— Идите отдыхайте, Берта, — приветливо предложила она. — Давайте мне стакан и полотенца, я поухаживаю за больной, а вам обязательно надо отдохнуть, а ещё лучше поспать. Сколько вы уже на ногах?
Повитуха уставилась на неё в крайнем изумлении:
— Как же я пойду-то, разве вам можно самой, вот этими нежными руками..?
— Руки как руки, — пожала плечами Элге. — Я настаиваю, Берта, вам нужен отдых.
После недолгих препирательств хозяйка дома уступила. Но спать отправилась не сразу, сначала согрела ещё воды и поставила на стол пару мисочек с едой, а так же чайничек, кувшин молока и кружку — на случай, если девушке захочется чая или молока.
— Госпожа Элге, вы как дадите девке ещё настоя, идите поешьте, сколько часов-то прошло, почти вечер на дворе.
— Идите спать уже, Берта! — махнула ей Элге. — Не беспокойтесь. И спасибо, от чая не откажусь!
И вот так, до следующего дня, по очереди молодая и пожилая ухаживали за юным безрассудным созданием, и уже к утру Берта со всей уверенностью заявила, что опасность миновала, вытащили таки больную с того света. Говорила и сама себе не верила, чуть не плакала от облегчения. Последние утренние часы дежурства возле лежанки были Бертины, Элге прилегла в свободной комнатке и придрёмывала, слушая тихое обережное бормотание.
Когда встала и услышала радостные новости, сама чуть не расплакалась, такой камень с души свалился.
— Пришла в себя? — улыбнулась девушка. — Я зайду к ней перед уходом, хорошо?
Так хотелось посмотреть на девочку, увидеть её глаза, расспросить.
Глава 9
Девчонка повернула голову ей навстречу, светло-зелёные глаза заблестели от переполнявших эмоций. Элге приблизилась и присела рядом с лежанкой. Русые волосы больной заплетены в нетугую косу, отчего лёгкий золотистый оттенок не был заметен, кожа уже не выглядела пугающе белой, вернув немного красок лицу. Добрый признак.
— Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо, — наигранно бодро отозвалась девчонка, но голосок звучал слабенько. Улыбнулась. — Берта рассказала, что вы сделали для меня. Я так благодарна вам!
— Ну что ты, мой вклад в твоё лечение совсем скромный, это всё Берта…
— Вы обе…
Элге нашла её худенькую бледную руку и легонько сжала пальцы.
— Я не вправе спрашивать тебя, но всё-таки: что случилось? Почему ты пошла на это? Всё-таки ребенок, новая жизнь…
Элге сбилась, борясь со сжавшим горло спазмом. Между тонких тёмных девчонкиных бровей пролегла складка, на мгновение она закусила губу.
— Нечего рассказывать, обычное дело, — в голосе разливалась горечь. — Я служу в одном доме у больших господ. Хозяева они неплохие, добрые, платят исправно, выходные дают… Господин оказывал знаки внимания. Вот и оказал. А я, дура, не сразу сообразила, а то пришла бы раньше. Берта сказала, на более раннем сроке всё прошло бы куда легче, а у меня три месяца уже…
Элге прикрыла глаза, только машинально поглаживала её кисть. Больно было как за себя.
— А что твои родные, родители? Кто-нибудь есть? Если…
— Есть, конечно, в деревне. Но как я там показалась бы — с пузом, немужняя? Это же такой грех, позор. Отец своими руками бы…камнями.
Она задышала чаще, отвернулась.
«Сволочь», — с ледяной яростью подумала Элге. Картина действительно ясная. Беременная прислуга не нужна ни в доме хозяйском, ни в доме отчем…Обычное дело у «больших господ».
— И… кто это? — стараясь говорить спокойно, а не сквозь зубы, уточнила Элге.
— Не надо, госпожа. Ни к чему. Я поправлюсь. Мне вот отпуск разрешили, я через Берту хозяйке записку передала, сообщила, что жива — здорова, от работы не отлыниваю.
Выходит, и это успела сделать усталая повитуха, пока сама Элге отдыхала.
Она слушала нехитрую речь, едва не плача, а девушка продолжала фальшивым бодрым тоном:
— Побуду ещё тут, у Берты, пока не разрешит вставать, и съезжу к себе домой, навещу отца с матерью, да и поправлюсь окончательно на свежем воздухе. Мне почти два месяца дали, представляете! Ценят мою работу, так-то у меня никаких нареканий не было. Отдохну да и вернусь, жалование хорошее платят, и мне хватает, и матери помогаю, чем могу: у них с отцом, кроме меня, ещё двое малых. А хозяин этот…Он меня больше не тронет.
