с чувством.
— Хорошо?
— Достаточно близко, — вздыхает она, отступая назад, чтобы полюбоваться своей работой. — Идеально! Ты выглядишь прекрасно, как всегда.
Она протягивает мне зеркало, возбужденно подпрыгивая на носочках.
Она сделала мне дымчатый макияж глаз, который кажется немного слишком для хоккейного матча, но, тем не менее, выглядит великолепно: на щеки нанесен румянец, на ресницы — тушь, а блестящий блеск подчеркивает мой «лук Купидона».
Волосы легкой волной ниспадают по плечам и заканчиваются на подоле облегающего топа из джерси. Топ был идеей Лайлы. Она побудила меня выйти из зоны комфорта и больше экспериментировать с нарядами, которые не состоят только из больших футболок и спортивных штанов. Я также попытала счастье с парой джинсов клеш, которые, надеюсь, будут сползать с моих ног без сопротивления. И никаких каблуков сегодня. Или когда-либо еще.
Волосы Лайлы собраны в длинный хвост, а макияж — естественный и аккуратный. Розовое платье-футляр обтягивает ее изящную фигуру, открывая загорелые длинные ноги. Низкий вырез — особенность Лайлы Перкинс — подчеркивает каждый изгиб ее пышного декольте. Лайла наряжается по любому поводу. Для нее нет ничего простого и обычного. Она не обращает внимания ни на взгляды, ни на скандальные перешептывания. Она уверена в своем теле, и ей не нравится, когда ее ограничивают глупым, сексистским этикетом одежды.
Я нервно ковыряюсь в ногтях.
— Как думаешь, стоит ли мне снова написать ему?
— Как насчет того, чтобы забыть о глупых мальчиках и попытаться повеселиться сегодня вечером? — предлагает она, дергая меня за руки и выводя из состояния подавленности.
* * *
Лайла начинает свой парад извинений, опускаясь перед рядом людей, пока закуски вываливаются из ее рук.
— Так вот почему тебе понадобилось десять минут, чтобы вернуться, — хмыкаю я, выхватывая у нее зернышко попкорна и засовывая его в рот.
Она закатывает глаза, разрывает пачку Скиттлз и высыпает в рот не меньше половины. Я не знаю, как она не жует их один за другим. Я даже не знаю, пробует ли она их на вкус.
— Еда — лучшая часть любой спортивной игры. Не считая горячих игроков.
Я смотрю на пустой каток, сморщив нос.
— Эх, хоккеисты не совсем в моем вкусе.
— Серьезно? — восклицает она с набитым едой ртом. — Ты видела их задницы?
Видела ли я их задницы? Могу признаться, что это не первое, на что я обычно обращаю внимание, но считайте, что мой интерес разгорелся. Я оглядываюсь по сторонам, чтобы проникнуться атмосферой, мысленно отмечая всех фанатов, одетых в сине-черную атрибутику. Некоторые держат в руках блестящие таблички, другие машут пенопластовыми пальцами.
Что-то в окружении товарищей успокаивает. Я выслушиваю десятиминутный рассказ Лайлы о правилах игры, но, честно говоря, не знаю, сколько информации мне удастся запомнить. Я потеряла ее на фразе: «Они могут побить друг друга».
Громкий голос диктора вскоре заполняет весь стадион, вызывая гул в толпе, улюлюканье и крики в ледяном воздухе. Вибрация нарастает в моих костях, и огни над головой вспыхивают в соответствии с эпическими ритмами песни, которая, как я могу предположить, является темой хоккейной команды. Частицы льда кружатся в лучах света, поднимаясь вверх в хрупком тумане. Из центра катка доносится треск, и на арену спускается большая черная фигура. Только когда прожекторы освещают экстравагантный образ, я понимаю, что это гигантский мрачный жнец. И в этом есть большой смысл, учитывая, что команда — Жнецы Риверсайда.
На арене раздается несколько предварительно записанных раскатов грома, а освещение имитирует вспышку молнии, подсвечивая горящие красные глаза в черепе жнеца. Вокруг меня раздаются одобрительные возгласы, и все единодушно вскакивают на ноги, хлопая в коллективном восторге. Свет гаснет, и голос диктора снова наполняет мои уши, ясный, как день.
— Поприветствуйте своих «Жнецов Риверсайда»!
И один за другим крошечные хоккеисты — ну, крошечные с того места, где я сижу, — выходят из туннеля, катаются по периметру катка и поднимают руки вверх, подбадривая толпу. Голоса некоторых болельщиков повышаются до уровня децибел, и мне кажется, что я на мгновение теряю слух на одно ухо.
Игроки проводят около тридцати минут в разминке, прежде чем игра начинается непосредственно. Игра начинается со звукового сигнала, и все игроки отправляются в свои зоны. Шайбу помещают в центр катка, и на экране появляется изображение двух игроков, парящих по обе стороны от шайбы. Парень из «Жнецов», насколько я могу судить, очень красив: каштановые волосы, завивающиеся под шлемом, глаза цвета голубой жимолости и идеально сложенный нос. Я не успеваю засмотреться, как движение проносится мимо моего зрения в виде стремительных кадров. Шайба мечется между игроками со скоростью, о которой я даже не подозревала.
Тридцать шестой номер, Бреннер, несется по льду, двигаясь практически со скоростью звука, и приближается к воротам соперника, но не делает бросок. Он отдает пас другому игроку, восемнадцатому номеру Холлингсу, который делает какой-то обманный трюк, а затем выкручивает руку по диагонали и забрасывает шайбу в сетку.
Все врываются в ураган бешеной эйфории. Даже Лайла находится на краю своего кресла. Она вся в умилении и энтузиазме, и эти две составляющие переходят друг в друга на ее лице.
Когда камера переключается на первого бомбардира вечера, мое сердце опускается, а все противоречивые эмоции разбиваются, как волны о скалистый выступ. Там, определенно не в гипсе после опасной для жизни автокатастрофы, стоит Хейз, одаривая зрителей ухмылкой, предвещающей катастрофу.
Нет. Черт. Побери.
ГЛАВА 10
Добро пожаловать в опасную зону
Хейз
Черт возьми. Я никогда не забивал первый гол ни в одной игре с начала сезона.
Толпа просто обезумела. Шайба снова в игре, и на этот раз во время розыгрыша игрок Каракаллы Колорадо забрасывает ее. Жжение в ногах — долгожданное ощущение, и как бы ни болели мои легкие, я скорее предпочту, чтобы на следующий день у меня болело все, что только можно, и я знал, что отработал на все сто, чем ушел невредимым. Я отсекаю пятьдесят пятого номера, впечатываю его в борт, позволяя Фалтону подхватить заброшенную шайбу.
Хор криков разрывает мои барабанные перепонки, но как только Фалтон оказывается в сантиметре от линии ворот, громадный защитник впечатывает его в защитное стекло. Крики перерастают в разочарованные стоны. Я знаю, что мои товарищи по команде могут постоять за себя. Черт возьми, некоторые парни крупнее меня, но когда на них обрушиваются жестокие удары, у меня перед глазами все краснеет. Это какая-то странная, первобытная реакция внутри меня, которая вызывает желание сорвать перчатки и разбросать зубы по всему льду.
Какой-то ублюдок Спиди Гонсалес проносится
