мучили и чуть не убили, а вы мне говорите, что все это теперь не так важно, как необходимость выяснить, из-за чего случился пожар? Вы в своем, на хрен, уме, Довлатов, как вас там?
Глазки следователя быстро забегали, но спустя пару секунд он решительно собрался ответить девушке, следуя букве закона, но не успел. Из спальни вышел Артем, который внимательно слушал последние две минуты достаточно оживленного диалога и ждал момента, когда будет неспособен сдерживаться. До точки кипения он дошел, когда услышал фразу «знаете ли, гражданочка», исходящую из уст Довлатова.
Мужчина в странном галстуке в миг растерял все остатки уверенности, которые, казалось, собирал в себе с того момента, когда только готовился переступить порог этой квартиры. Увидев разъяренный взгляд Артема, еще не успевшего ничего сказать, он тут же притих и замешкался, поправляя костюм и сдувая несуществующие пылинки со своих плеч — он явно не ожидал, что муж Юли будет дома, и уж тем более, что тот услышит его слова.
— Ох, Артем… эм… Витальевич, — заметно дрожащим голосом произнес следователь. — Вы дома…
Совсем не ясно, что именно вывело его из равновесия. Ему никто не угрожал, если не считать той короткой, но значительной фразы Артема в участке насчет задействования связей, когда они занимались поиском Юли. Еще тогда он понял, что это дело выходит далеко за рамки его привычной работы с бумажками, потому, видимо, придя к выводу, что ноша непомерно тяжела, а решать вопрос все-таки нужно, сам себе выдумал какую-то угрозу. Теперь же, когда, наконец, произнес то, что произнести его обязывал закон, он ощутил страх за свою шкуру.
— Ты пришел в мой дом с претензией и обвинением моей жены в поджоге? — стальным тоном проговорил Артем, глядя в наполняющиеся страхом глаза следователя Довлатова.
— Я бы попросил вас выражаться более… — успел произнести он в ответ, но Артем уже завелся и не собирался останавливаться.
— Ты говоришь, что моя жена из жертвы внезапно превратилась в подозреваемую? Что ты несешь?
— А-артем Вит-тальевич, — еще сильнее заикаясь, начал он, — дело о похищении уже закрыто, потому как выживших в пожаре, кроме вашей жены, которую, собственно, мы и искали вместе с вами, не оказалось. Обвинения по поводу неправомерного удержания… — он бросил короткий взгляд на Юлю, метавшуюся глазами то на следователя, то на мужа, — предъявлять некому. Никто даже не знал, что вообще творится в той лечебнице. А вот дело о…
— Дело о чем? — нетерпеливо спросил Артем, раздельно процедив слова сквозь зубы.
— Дело о возгорании или поджоге они были вынуждены возбудить, так как…
— Кто — они?
— Область. Вы думаете, что это все нужно лично мне?.. Извините. — Следователь взял чашку с чаем и дрожащими губами припал к кромке, допивая остатки. — Лечебница хоть и являлась частной, она изрядно нашумела в округе. Вопросами о ней теперь задаются областные власти. А оказать существенную помощь в этом деле может только Юлия, так как она находилась внутри в момент, когда все началось. Она может поведать историю внутренней атмосферы и возможных причин, если…
— О, я тебя умоляю… — произнес Артем, закатив глаза и снова прервав мужчину, словно ему совсем не важны его слова.
На самом деле так и есть. Все чего он ждет, это небрежно брошенное слово, за которое можно зацепиться, чтобы грубо вышвырнуть из дома этого, как всегда в своих мыслях говорил Артем — жирного, тупого борова. Он давно проникся к нему отвращением, которое теперь нисколько не стыдился проявлять в той форме, в которой оно просится наружу.
— …если? Что если?
Следователь Довлатов, потупив взгляд, монотонно ответил:
— Если она сама не стала причиной этого возгорания.
Юля сидела молча, стараясь не выдавать своего волнения, Она была безгранично рада появлению мужа, совершенно не представляя, как бы без него отвечала на такие вопросы. Даже говори она чистую правду, тремор рук и бегающие из стороны в сторону глазки смогли бы поселить большое сомнение насчет ее слов в сознание опытного следователя. К счастью, этого не то чтобы опытным, а даже достаточно компетентным с большим трудом можно назвать. Это облегчает задачу. В любом случае, такого сценария она не продумывала, хотя и предполагала, что подобные вопросы все же могут возникнуть в ходе расследования.
Артем, найдя за что зацепиться, незаметно сам для себя, снизил обороты и стал выражаться четко и по сути, и даже вернул своим обращениям толику уважительного тона, пускай и наигранного. Он быстро закончил разговор, оперируя теми же словами, которыми выражался сидящий на их диване мужчина:
— Обвинения выдвигать некому, вы сами это сказали, так как выживших не обнаружено, но это не совсем так. Выжила моя жена и ей пришлось, и все еще приходится очень несладко. Потому, будьте так добры, — эту фразу Артем проговорил с особой выразительностью, — не засыпать ее глупыми вопросами до тех пор, пока она полностью не придет в норму. И будьте готовы, что это может наступить не так скоро, как вам бы этого хотелось. Она отца похоронила всего несколько дней назад. — Он немного помедлил, ловя изменения эмоций на лице следователя, в которых просматривалось явное облегчение ввиду изменения тона его собеседника, а потом добавил: — Потому что, если ее состояние ухудшится из-за ваших допросов, тогда уже у меня появится прецедент выдвинуть обвинения в ее защиту. Надеюсь, мы правильно поняли друг друга?
Следователь быстро захлопал ресницами в попытке усвоить услышанную информацию, после чего встал, уважительно извинился за доставленные неудобства, не зная в чей адрес стоит их обращать, поочередно глядя на них обоих, и поднялся с дивана.
— Я сам найду выход, — угрюмо проговорил он и поспешил уйти, предварительно поблагодарив Юлю за чай.
Только после его ухода Юля смогла выдохнуть, сняв маску невинной жертвы, и расплакалась. Она была вообще не готова к такому повороту событий. Ее ни в чем не уличили, но ощущение, что за расправу над всеми «жителями» лечебницы ее уже взяли с поличным и вынесли приговор, уже взяло верх над разумом. Она с самого начала знала, что призналась бы во всем, стоит лишь слегка надавить и сказать, что правду, какой бы она ни была, скрыть нельзя. Уже ощутила на своих руках звон тюремных кандалов и гомон других заключенных людей за тяжкие преступления в соседствующих камерах.
Забившись крупной дрожью, она плакала, склонив голову над недопитой чашкой кофе. Нервы. Переизбыток кофеина или все вместе, но затряслась она достаточно сильно.
Артем, конечно же, не понимал, в чем истинная причина ее слез, как и не знал, чего именно
