думаешь: «Ну ты-то точно остановишься. Давай, друг, не подведи. Я рассчитываю на тебя» — и все такое. Ты не обращаешься ни к кому конкретному, просто крутишь в голове эти мысли, и, как утверждает Изи, через минуту-другую какой-нибудь добрый самаритянин выбирает тебя своим попутчиком.
«Давай, друг, не подведи», — посылаю я сигнал. В синеве вспыхивают два апельсина — оранжевые фары. Машина сбавляет ход, проезжает чуть дальше и останавливается. Я догоняю ее, открываю переднюю дверь и вежливо спрашиваю у парня, сидящего за рулем:
— До Питера не подбросите? Электричка сломалась.
— Запрыгивай! — Парень сверкает белозубой улыбкой.
Он похож на иностранца, хотя в речи не слышится акцента. Черные кудри дыбятся над смуглым лбом, розовая футболка вся в дырах, а на руках кожаные браслеты. Его усадить бы на булыжную мостовую в каком-нибудь европейском городке, сунуть гитару и метнуть под ноги шляпу — от туристок отбоя не будет. Даже если играть не умеет.
— Можно я сяду назад? — уточняю я.
Мы с сатиром точно не поместимся на переднем сиденье.
— Прости, никак. — Парень качает головой, и волосы-пружинки задорно прыгают из стороны в сторону. — Там дрыхнет мой друг. Да и болтать удобнее с тем, кто сидит рядом.
Я кидаю взгляд на заднее сиденье: там и правда кто-то лежит, с головой укрывшись пиджаком. Осторожно кошусь на рогатого, спрашивая глазами: «Ну, что делать будем?» Сатир превращается в дым — сердце у меня екает — и влетает в салон автомобиля. С облегчением выдохнув, я залезаю следом, пристегиваюсь и захлопываю дверцу. Машина срывается с места.
— Малыш, — сдавленно окликает сатир, — с прискорбием сообщаю, что твои опасения насчет маньяка подтвердились.
Я оборачиваюсь, и меня словно обливают ледяной водой. Рядом с рогатым сидит Клим. В руке у него кинжал, и кончик лезвия смотрит прямо сатиру в глаз. Почти упирается в зрачок. Если машина подпрыгнет на ухабе или просто вильнет… Нет, я не хочу об этом думать.
Почему сатир не превращается в дым и не улетает? Неужели ради меня? «Альтруизм — самый короткий путь на кладбище».
— А твой источник не обманул, — говорит Клим водителю. — И девчонка, и тварь оказались на шоссе. По-прежнему не хочешь со мной ничем поделиться?
— Слушай, амиго, мы же договаривались. С меня инфа, с тебя ноль вопросов. Если источник узнает, что я его выдал, больше не выйдет на связь.
— Понимаю. А теперь, малыш, — Клим поворачивается ко мне, — ты расскажешь нам правду. Кто ты и откуда взялась? А иначе чучело твоего приятеля украсит мой кабинет. Как ты там говорил? — Он с тонкой улыбкой смотрит на сатира. — Кровь, кишки, рок-н-ролл?
— Нет, что ты. Мир, дружба, жвачка — вот мои предпочтения. — Даже в такой ситуации рогатый не может удержаться от шутки.
— Меня зовут Агриппина, — выпаливаю я, пока сатир не ляпнул еще что-нибудь и не разозлил короля. — Я приехала из поселка Краськово. Только вчера. И вообще не знаю, что тут происходит. Это правда.
— Не знаешь, — повторяет Клим, покручивая кинжал так, чтобы свет играл на лезвии. — Негоже врать пиковому королю. Хосе, — обращается он к водителю, — а давай остановимся ненадолго? Всего на пару минут. Мне хватит.
Я замечаю, что король не моргает. Сейчас он похож на суперреалистичную куклу или андроида из фантастического фильма. На что-то неживое, имитирующее человека. Замерший взгляд смотрит сквозь меня.
— Нет, Клим, — твердо отвечает Хосе. — Давай действовать по плану. Приедем в штаб, Венечка на нее глянет, а там уж… если что… — Он заминается.
— Ну да, ну да. Согласен. — Клим подавляет зевок. — Пытки всегда идут на десерт. Нельзя с них начинать, иначе испортишь аппетит.
Он прячет кинжал, откидывается назад и накрывается пиджаком.
Глава 8. Получить подарок от бубнового короля
Я разрываюсь между страхом и желанием дернуть руль, отправив машину в кювет.
Мелкая дрожь заставляет пальцы танцевать, по спине струйка за струйкой катится холодный пот. Нет гарантии, что Хосе не успеет перехватить мою руку или не двинет локтем в нос. Но я не хочу, чтобы мы с сатиром достались Климу на десерт. Приподнимаю правую руку, кошусь на водителя и ловлю встречный взгляд. Опускаю ладонь на колено.
— Значит, эм-м, вы пики, — выдавливаю я.
— А говорила, ничего не знаешь, — замечает Хосе.
Клим молчит. Решил подремать перед пытками, чтобы быть бодрым и полным сил? Я нарочно повышаю голос:
— Ну кое-что я слышала. Совсем немного. — Слова еле пролезают наружу и странно дребезжат, будто посуда в лавке, где гуляет слон. — Есть четыре масти. Трефы и бубны убивают людей. А вы, как и червы, уничтожаете нечисть. Но при чем тут…
— Воу-воу, стоп. — Хосе качает головой. — Ты только что сравнила нас с червами? С этими девочками-припевочками?
Даже в сумраке видно, как багровеют его скулы. Разозлился, что ли?
— Я не…
— Видать, ты реально ничего не знаешь.
— Ну а я что говорю! — восклицаю я и украдкой оглядываюсь.
Клим по-прежнему укрыт пиджаком. Спит он или нет — не так уж и важно. Главное, что убрал нож. Сатиру пора действовать, и сейчас самый подходящий момент. Что ж он застыл, как статуя с острова Пасхи? Я пытаюсь глазами послать знак: «Двинь Климу под дых или между ног!» Не представляю, как мои кривлянья выглядят со стороны, но рогатый догадывается, к чему я клоню.
Сохраняя полную неподвижность, он вздыхает и говорит:
— Солоно у вас тут. Почем нынче хлористый натрий, не разорились столько сыпать?
О чем это он? Я приглядываюсь и замечаю, что сзади все усеяно белым порошком. Крупицы на сиденье, и внизу, и на меховых «штанах» сатира. Всюду. Даже в черной избе не было столько соли.
Так вот в чем дело — рогатый угодил в ловушку. Наверное, «белая смерть» не только блокирует его магическую силу, но и не дает пошевелиться. А я и думаю, чего он сидит как истукан!
Хосе сверкает зубами:
— Да ты шутник. Жалко будет, если Клим сдерет с тебя шкуру.
— Да, мне тоже. Тем более шкура у меня только ниже пояса. А там самые нежные места.
Хосе смеется — громко и заразительно. Если бы не обстоятельства, я могла бы решить, что он искренний, простой и веселый парень. Возможно, мы могли бы подружиться. Но увы. Хосе везет нас с сатиром в штаб, где у Клима, похоже, заготовлены дыба и испанский сапог. Так что о дружбе не может быть и речи.
А впрочем…
— Слушай, Хосе, — я перехожу на шепот, — может, эм-м, ты
