«Златовлаской», но однокласснице озвучивать это прозвище не стала, чтобы не обидеть.
– А тебе? Тебе какие нравятся? – громким шёпотом вопрошала Нинка мне на ухо.
Я скользила глазами по торопящимся на занятия студентам:
– Даже не знаю…
Этот коротышка, этот толстоват, этот неряха, а этот вообще рыжий. Не люблю рыжих…»
На этом месте я не удержался и фыркнул, приглаживая волосы. Ишь ты, какими разборчивыми были, оказывается, советские девочки! Впрочем, ладно.
И мои глаза уже читали дальше:
«Но вдруг сердце моё ёкнуло. Я поправила юбку, уткнула глаза в пол и выдохнула, почти беззвучно:
– Мне брюнеты нравятся. Кареглазые…
– А, этот. Ишь ты, на кого замахнулась! – хихикала Нинка. – Сразу видно – отличник! Гордый какой!
Высокий широкоплечий парень, прижимающий к груди учебник, деловито прошёл мимо, даже на нас не взглянув.
– Краси-и-ивый! – шёпотом одобрила мой выбор одноклассница. – Пошли, проводим его!
Двигаясь на некотором расстоянии от толпы медиков-студентов, мы дошли до здания института. Глядя, как парни исчезают за огромными деревянными дверями, Нинка озвучила план дальнейших действий:
– У них занятия идут по три с половиной часа. Потом едут домой. Я обычно в сквере вон там гуляю, жду. А после ночной электрички уже иду спать. Ты как, со мной останешься?
– Поздно уже будет… – несмело поспорила я.
– Всего-то девять!
– Ну, ладно. Гулять так гулять!
Ох, если бы не это гнетущее чувство, что у меня выбили землю из под ног. Если бы не холодок в груди и не тянущая тоска по родному дому, то я бы, наверное, даже с ним познакомилась…
Господи, только бы не было войны! Только бы мы поскорее вернулись…
Сталинград,
27 мая 1941 г.»
Сложив листы дневника пополам, я задумчиво гладил между подушечек пальцев шершавую от времени бумагу.
Знаете, а я ведь во многом мог понять эту девочку – Свету. Хоть я и родился на целых семьдесят лет позже неё, я тоже взрослел в очень нестабильное время. Наверное поэтому мне было сейчас так интересно «подглядывать» за ней сквозь десятилетия. А вот стыдно совсем не было, ни капельки, хоть это и личный дневник. Думаю, что если бы мы с ней, вопреки законам времени, встретились, то она бы тоже увидела во мне родственную душу и ничуть не обиделась бы.
С самого детства я точно так же – беспомощно – наблюдал, как рушится то, что дорого сердцу. Я, прожив так мало, видел так много. Мои родители женились ещё в Советском союзе, развелись уже в Украине, а в нулевых мама с отчимом и вовсе приняли решение переехать в Россию. Вокруг меня постоянно что-то менялось, и я едва успевал за этими переменами. Мимо проплывали – нет, даже пролетали – дни и года, навсегда унося с собой то, что я успел узнать и полюбить всей своей детской душой. И я научился не привязываться. Я даже почти научился не любить. Я научился быть простым наблюдателем.
И если бы я однажды решился вести личный дневник, мне тоже нашлось бы, что рассказать…
На этой мысли я оторвался от дум. Меня вдруг вновь посетило то странное отчётливое чувство чьего-то присутствия рядом. Будто кто-то, стоя за моей спиной, дышал мне в шею. А потом он положил руку мне на плечо – так неожиданно, что я вздрогнул.
Я резко вскочил, опрокинув за собой стул, и обернулся. Вгляделся в тёмный проём коридора. Показалось?..
Комната была пустой. Коридор тоже. Ни одной живой души, не считая меня.
Наверное, переутомился. Пора спать.
* * *
Я всегда любил плавать. Это чувство – когда стопы отрываются от твёрдой поверхности, и ты вверяешь своё тело эфемерной, прозрачной воде – ни с чем не сравнимо. Будто все земные заботы враз покидают тебя, и ты становишься свободным как рыба. А вода словно качает тебя в своей колыбели…
Но сейчас что-то идёт не так. Вода не принимает меня, как любящая мать. Она вовсе не чистая, а мутная и плотная. И, кажется, я тону.
Меня поглощает какая-то давящая, вязкая пучина. Пенистые волны, накатывая одна за другой, топят меня, не давая всплыть. Сначала я сопротивляюсь. Барахтаюсь руками и ногами, пытаясь удержаться на поверхности. Но все усилия тщетны. Я будто бы разучился…
Задерживаю дыхание – инстинктивно, чтобы не наглотаться. Открываю глаза. Ночь. Вокруг темно, только у берега мерцает слабый свет. Кажется, там сидит кто-то с фонариком. Брызги воды, которые я создаю, не дают мне разглядеть получше. Если это спасатель, то почему он не торопится прыгать за мной?.. Может, бродяга? Сторож?..
Да впрочем какая разница, кто он!
– Помогите! – кричу я, но раздаётся только сдавленное «буль-буль». Тёмно-синий кисель проникает в лёгкие, лишая возможности дышать.
Фигура на берегу встаёт в полный рост. Тусклый
