– Эй, пилот экстра-класса! – позвал я, подходя к разбитой кабине, похожей на изуродованную вандалами телефонную будку. – Ты живой или притворяешься?
Чем ближе я подходил, тем меньше мне хотелось заглядывать в кабину через битый плексиглас. За свою альпинистскую практику я вдоволь насмотрелся на трупы. Но среди ледников, словно в гигантском холодильнике, они не были страшны. В разбитой пилотской кабине, по моему мнению, меня ожидало нечто из фильма ужасов, нехорошая мясо-котлетная субстанция, и я не был настойчив в своем продвижении к кабине. Пилот не отзывался. Скалы с острыми гранями, обступившие место катастрофы, аккумулировали вокруг себя тишину, и потому в ушах резонировал стук моего сердца, словно шаман в экстазе бил меня по голове бубном.
– Пилот! – совсем тихо произнес я и бережно взглянул на кресло.
Воображение, как часто со мной бывало, немыслимо превосходило реальность. Ни живого, ни мертвого пилота в кабине не было. На пустом кресле блестели осколки пластика. Маленькая дверь была вырвана вместе с петлями и держалась на пружинах.
– Ушел, не попрощавшись, – высказал я свою обиду, просунув голову между острыми краями битого окна. – Теперь мне понятно, почему вертолет падал так быстро.
– У него сломано бедро, – услышал я голос Татьяны.
– Интересно, – вслух подумал я, – если он спутал мошонку с бедром, не означает ли это, что свою задницу он ошибочно принимает за…
– Может, ты заткнешься? – попросила девушка. – Иди сюда, надо шину наложить.
Мы вытащили инспектора на снег. Точнее, тащил только я, а Татьяна поддерживала его правую ногу. Но все равно он скрипел зубами и орал во всю глотку. Я, конечно, не изверг, и прекрасно понимал, что несчастному приходится не сладко, и все же пытался обратиться к его совести и стыду – нельзя же так вести себя мужчине перед девушкой и перед снежными карнизами, готовыми от малейшего шума сорваться на нас лавинами.
Татьяна без моей помощи принялась прилаживать к ноге инспектора обломок дюралевой рейки. Я топтался вокруг и смотрел по сторонам. Вопли инспектора разлетались во все стороны ущелья и эхом возвращались обратно.
– Ну? – нервно крикнула мне Татьяна, туго стягивая концы бинта. – Что ты хочешь сказать?
Если бы я сказал ей все, о чем в этот момент думал, – она бы застрелилась из своего «макарова».
– Я знаю, что у тебя на уме, – не дождалась она от меня откровения.
– Тогда прими соболезнования, если ты такая догадливая, – ответил я.
– Его придется тащить на себе, – высказала она оригинальную мысль.
– А я думал, что ты мне предложишь отремонтировать вертолет.
– Где мы находимся? Хотя бы приблизительно.
– В Гималаях. Полагаю, что нас окружают горы.
– Не остроумно!
– Мое остроумие, милая, исчерпалось на базе и там, на небесах. А здесь вообще нет желания ни говорить с тобой, ни слушать твоего ворошиловского стрелка… Эй, господин инспектор! Это вам не Ла Скала, убавьте, пожалуйста, громкость!
– Ему надо сделать укол промедола!
– Надо – делай! Что ты смотришь на меня, как невеста на часы перед брачной ночью?
С ее энергией горы вверх дном переворачивать, подумал я после того, как Татьяна засветила мне в лоб снежком. Я повернулся к инспектору спиной, присел и завел его руки себе на плечи. Он был тяжелым, почти неподъемным, как рюкзак на высоте выше восьми тысяч метров, только инспектора нельзя было, как рюкзак, скинуть в пропасть.
– И куда мы пойдем? – спросила Татьяна.
Я выразительно посмотрел на нее и сквозь зубы процедил:
– Уж, конечно, не вверх по склону.
Утопая в рыхлом снегу, я сделал несколько шагов и сразу устал. Ноги инспектора оглоблями торчали с обеих сторон от меня и все время норовили врезаться в снег. Руками он обхватывал мою шею так крепко, что я не мог сказать определенно: или он просто держит меня, чтобы я не убежал, или же на всякий случай пытается меня задушить.
Татьяна, подкравшись к нам с аптечкой, всадила инспектору в зад иглу шприц-тюбика. Инспектор замычал и обмяк. Мы начали спускаться, удаляясь от чадящего вертолета. Татьяна шла передо мной, протаптывая тропу и часто оглядываясь, словно хотела удостовериться, что я все еще демонстрирую свое феноменальное благородство.
– Вам удобно? Я не слишком быстро иду? – заботливо спрашивал я инспектора, когда останавливался, чтобы перевести дух. Тяжелые скальные массивы, похожие на крепостные башни, плыли перед моими глазами, как театральные декорации, пот лился по лицу, разъедая кожу. Она нестерпимо зудела, и я мечтал впиться в щеки ногтями и разодрать их до крови.
Наверное, ни я, ни инспектор не владели английским в той степени, чтобы в полной мере передать друг другу оттенки настроения. Полицейский воспринял мои полные ненависти слова так, словно я признал свою вину.
– Нога немеет, – с недовольством ответил он. – Вы не идете, а прыгаете.
– А вы предпочли бы, чтобы я полз? Или летел вниз головой?
– Я предпочел бы, чтобы вы обращались со мной так, как я того заслуживаю! – сердито выпалил инспектор, даже не подозревая, что он нажал на кнопку сброса бомбы. И я тотчас эту бомбу сбросил.
Свалившись в сугроб, инспектор взвыл на высокой ноте, словно Моська, угодившая под ноги слона. Не оборачиваясь, я продолжал идти вперед как ни в чем не бывало.
– Я вас… я вас… – орал дурным голосом инспектор. – Немедленно… Я требую…
Мне стало смешно. Я остановился и обернулся. Инспектор глубоко ушел в снег, почти по плечи, и напоминал пережаренного и злого Колобка.
– Ну? – усмехнулся я. – Что вы требуете? Что вы вообще можете сейчас сделать самостоятельно?
Задыхаясь, Татьяна подошла ко мне, с трудом вытаскивая глубоко увязающие в снегу ноги.
– Это уже слишком, – прошептала она, убирая с глаз светлую челку. – Не издевайся над раненым.
– У тебя иней на ресницах выступил, – заметил я.
Татьяна покусывала губы. Инспектор хрипел и разгребал вокруг себя снег, словно он был оленем и хотел ягеля.
– А у тебя, – произнесла девушка жестко, – мозги на лбу сейчас выступят, если посмеешь оставить его.
– Оба! – воскликнул я. – Еще один стрелец! И чем ты пытаешься меня испугать? Своим пистолетиком? Ты сможешь выстрелить в меня? В свою жизнь? В свое спасение? В сексуально привлекательного молодого человека, в конце концов?
Я играл ее волей, и Татьяна ненавидела меня за это. Она опустила лицо и отвернулась, чтобы я не увидел ее беззвучного смеха.
– Стреляешь на счет «три», – я нежно потрепал девушку за прядь, тем самым добивая ее окончательно. – Мобилизуйся. Представь, что ты Мухтар, служишь на границе, а я нарушитель… Раз! Два!.. Три!
Я дырявил ботинками снег, наступая на собственную тень. Солнце стояло высоко, и короткая тень напоминала Санчо Пансу. Мне в затылок дышали немотой горы. Снег искрил, мелко передразнивая солнце. Сугробы и заструги изображали женские округлости. Все вокруг было жизнерадостным. Никто в меня не стрелял.
