– Ась, если ты очень хочешь, можешь ходить к нам на репетиции.
– Что? – пролепетала она, не веря своему счастью.
– Рано радуешься. Ролей пока давать не буду и в штат не беру. Можешь просто заниматься с нами, смотреть на работу и помогать. Пока так, потом посмотрим. Есть на что жить или ты совсем без денег?
– Я устроюсь куда-нибудь. В любом случае что-то придумаю.
– Тогда жду сегодня вечером в шесть часов, – усмехнулась Алена Сергеевна. – Познакомлю тебя с ребятами.
– Спасибо, – Ася хотела броситься к режиссеру и обнять её, но застеснялась. – Вы даже не представляете, как для меня это сейчас важно.
– Представляю, поэтому и беру, – просто сказала Алена Сергеевна. – До вечера.
И, бросив окурок в урну, скрылась в дверях театра.
Когда решение принято, все становится гораздо проще. Можно не думать, не переживать, а просто делать. Уволиться из театра, выдержать скандал с родителями, устроиться в детский центр педагогом по театральному творчеству, а два раза в неделю подрабатывать официанткой в баре. И все для того, чтобы каждый день приходить в театр и испытывать давно забытое чувство счастья от того, что занимаешься любимым делом. Ну или хотя бы смотришь на любимое дело со стороны.
Ася была в театре Сомовой на странном положении. С одной стороны, ей был открыт доступ на все репетиции и на все спектакли, с другой – она не играла. Совсем. Алена Сергеевна позволяла Асе участвовать в тренингах по сценической речи, хореографии, актерскому мастерству. Но как только дело доходило до работы с пьесой, Ася усаживалась на стул возле Алены Сергеевны и становилась безмолвным наблюдателем.
Ребята в театре быстро привыкли к тому, что рядом есть ничем не занятый человек и постоянно нагружали её просьбами: погладить костюм, принести реквизит, зашить прореху на платье, проверить выученный текст. Ася не отказывалась, понимая, что из таких нетворческих мелочей складывается жизнь их независимого театра, где нет реквизиторов, костюмеров и гримеров, где ведущий актер сам после спектакля стирает свой костюм, а ведущая актриса без проблем засучит рукава и перемоет гору посуды после вчерашних посиделок. Не то чтобы Ася была от этого в восторге, но таковы были правила игры в этом странном театре. Зато все это с лихвой перекрывалось той до мурашек настоящей творческой жизнью, которая кипела на репетициях и спектаклях. В Томском драматическом режиссеры сами решали, что ставить, заранее распределяли роли, а потом просто командовали, кому куда встать и что делать. Это было скучно, неинтересно и безжизненно.
У Сомовой же актеры и режиссер творили вместе, были заодно. Конечно, на первый взгляд, в коллективе царил беспредел: пьесу для будущего спектакля выбирали, споря и ругаясь, всем театром, на роли устраивались пробы и любой мог предложить свою кандидатуру, а прежде чем спектакль обрастал четкими мизансценами, актерам давалась свобода придумывать: они делали этюды, предлагали свои решения – иногда дикие и безумные! – но из всего этого сумбурного материала в какой-то момент вдруг выкристаллизовывался Спектакль. Живой, искренний, трогающий зрителей. И ради этого волшебства можно было смириться со многим.
Рождение одного из таких спектаклей Ася смогла увидеть своими глазами: от первоначального замысла до готовой постановки. Это была классическая «Гроза» из школьной программы, но как по-новому она зазвучала в руках Алены Сергеевны и ребят! Превратилась в трогающую зрителей историю домашнего абьюза, попыток бороться с теми, кто привык морально растаптывать людей, в рассказ о любви вопреки и о том, как один человек может бросить вызов целому миру. И вот тут Ася впервые испытала такое всепоглощающее, злое и рвущее на части чувство, как актерская ревность.
С самого первого прочтения пьесы Ася примеряла на себя роль Катерины. Такая смиренная и уступчивая снаружи и дикая, бешеная, настоящая внутри. Это была роль для неё! Она это знала так же точно, как то, что её зовут Ася. Несмотря на договор с Аленой Сергеевной, она даже самой себе не признавалась, что надеется на то, что режиссер предложит ей сыграть Катерину. Ну хотя бы попробовать! Хотя бы этюд!
Дома все свободное время Ася делала наброски к образу: писала биографию героини, рисовала её, пробовала голос, походку, жесты. А в театре сидела на ненавистном стуле возле режиссера и скрипела зубами, глядя как девочки пробуются на её роль. «Я могу лучше, – яростно думала Ася. – Только пустите меня на сцену. Ну пожалуйста…»
В день, когда актеров утвердили на роли и роль Катерины досталась (вполне ожидаемо!) сильной и опытной актрисе Тане, Ася спряталась в дальнем углу театрального коридора и разревелась. Она плакала, беззвучно всхлипывая и вытирая слезы рукавом, почти полчаса. Почему-то именно тут, в этом незаметном темном углу, ей вдруг вспомнился Димка, про которого она заставляла себя не думать все эти месяцы. Горькая обида от того, что желанная роль досталась другой, переплелась с воспоминаниями о болезненном унижении, которое она пережила в том поезде, и слезы снова полились на руки горячими каплями. Вдруг послышались чьи-то шаги – Ася подняла заплаканное лицо. В коридоре стоял Макс – светловолосый великан, один из старожилов театра, чей внимательный взгляд она периодически на себе замечала. Он одним движением поднял ее из кресла и молча обнял, прижимая к широкой груди. Простоял с ней так несколько минут, потом осторожно разомкнул руки, ласково улыбнулся и так же молча ушел.
Волна горячей благодарности буквально затопила Асю. Плакать больше не хотелось. «Будем бороться дальше, – решила она. – Это не конец пути, а просто очередная ступенька. Главное, чтобы лестница вела туда, куда нужно, но кто же это может знать наверняка?»
Глава 12
– Вася, блин, отдай юбку! – психовала Марина, выскочившая из раздевалки в одних колготках. А Вася, долговязый парень с худым лицом и всклокоченными черными кудрями, самозабвенно танцевал перед зеркалом, натянув юбку на голову, как фату.
– Ты дурак?
– Не-а, я принцесса! – очень похоже передразнил ее Вася, и Ася фыркнула, сдерживая смех. Тупо, конечно, но смешно. Все-таки актеры – всегда дети, сколько бы им ни было лет. Но ведь это как раз и хорошо! Если вовремя успевать остановиться, конечно. И не трогать чужой костюм перед генеральным прогоном спектакля.
– Хорош с костюмом баловаться, – строго сказала Ася и сдернула с парня юбку, но Вася тут же подхватил пискнувшую Марину и усадил к себе на спину.
– Без боя не отдам! Маринка, вперед!
Ася не успела моргнуть глазом, как оказалась на спине Макса, который шутливо прорычал:
– Сдавайтесь! Мы порвем вас в клочья!
Ася уже хохотала в голос, даже не пытаясь сдерживаться. Какие же они все классные и как ей повезло оказаться в этом сумасшедшем театре, который влез ей в самое сердце.
Хлопнула дверь, и в комнату вошла Алена Сергеевна.
– Ребята, – негромко сказала она, и в комнате, как по команде, воцарилась абсолютная тишина. Лица, повернувшиеся к режиссеру, были серьезными, без намека на только что бушующую радость, потому что и сама она выглядела непривычно встревоженной.
