собора, но и все прочие гости подходили к его
святейшеству по очереди, кланялись ему в ноги, принимали, вместо
благословения, удар по голове свиным пузырем, обмоченным в водке, и
причащались из огромной деревянной ложки перцовкою.
Жрецы пели хором:
– О, честнейший отче Бахус, от сожженной Семелы рожденный, в
Юпитеровом недре взрощенный, изжатель виноградного веселия!
Просим тя со всем сим пьянейшим собором: умножи и настави стопы
князя – папы вселенского, во еже тещи вслед тебя. И ты, всеславнейшая
Венус… Следовали непристойные слова.
Наконец, сели за стол».
Во времена «кровавого Торквемады», то есть Иосифа Виссарионовича,
по понятным причинам с портрета Петра І заботливо сдували историческую
пылищу, кровавые пятна второпях покрывали позолотой и залакировывали.
Однако идут годы, искусственная позолота облущивается и осыпается. Каким
же предстает палач Украины перед нашим современником? А таким, каким его
показал нам Дмитрий Мережковский, который не захотел жить в одной стране
с продолжателями дела «птенцов гнезда Петрова» и после 1917– го подался в
эмиграцию.
«Безмолвный народ целыми днями толпился на Красной площади, не
смея подходить близко к месту казней, глядя издали. Протеснившись сквозь
толпу, Тихон увидел возле Лобного места, в лужах крови, длинные, толстые
бревна, служившие плахами. Осужденные, теснясь друг к другу, иногда по
тридцати человек сразу, клали на них головы в ряд. В то время как царь
пировал в хоромах, выходивших окнами на площадь, ближние бояре, шуты и
любимцы рубили головы. Недовольный их работою – руки неумелых палачей
дрожали – царь велел привести к столу, за которым пировал, двадцать
осужденных и здесь же казнил их собственноручно под заздравные клики, под
звуки музыки: выпивал стакан и отрубал голову; стакан за стаканом, удар за
ударом; вино и кровь лились вместе, вино смешивалось с кровью».
45
Встреча спустя годы
По пыльной улице на окраине Бахчисарая, распугивая кур, которые с
кудахтаньем и хлопаньем крыльев разлетались врассыпную, мчался всадник.
Возле ничем не примечательного дома он порывисто остановил коня и,
привязав его к воротам, зашел в дом.
Хозяин, загорелое лицо которого чертами своими казалось не столько
татарским, сколько скорее цыганским, изумленно встал из-за стола и принялся
подчеркнуто учтиво и церемонно кланяться.
– О Аллах, ты послал мне такого редкого гостя, что в моем скромном
жилище едва ли найдется достойное ему угощение.
– Не плачься, барон, – показывал белые зубы гость. – Тоже мне бедный
нашелся… С тех пор как ты принял мусульманство и нажил эту ватагу ночных
разбойников, твои доходы, плещут злые языки, превысили в пересчете на
золото даже доходы самого хана. Хан правит днем, а ты – ночью. Разве ночь
намного меньше, чем день? Только чуточку, да и то не всегда.
Почтительно извиваясь вокруг гостя, хозяин подал знак, и в помещении
засуетились слуги, второпях начали подносить яства и питье.
– Добрый весть, плохой весть на устах имеет гость? – черные
непроницаемые глаза будто кольнули настороженно. – Извини, господин, я еще
плохо говорил по-рюськи.
– Весть такая, что самого лучшего скакуна мне подаришь, – отхлебнул
чаю гость и подмигнул таинственно. – А может, эта весть и пары хороших коней
стоит.Хозяин еще больше насторожился и долго молчал.
– А не подставит меня господин снова, как в прошлый раз? Говорил,
будет ехать степь только три козаки из Запорожья…
– Это была случайность, – дернулся раз и еще раз гость, будто на
слишком горячее уселся. – Я не знал, что позади другая сотня шла… И до сих
пор не установил, или отстали от войска, или, может, догоняли…
– Из-за твой добрый весть я чуть душу Аллаху тогда не отдал, -
помрачневшее лицо хозяина будто усохло и покрылось мелкими морщинками.
– Хан после этого объявил: как узнает, кто напал на послов из Украины, то
посечет на куски.
– Случайность. И больше не буду говорить об этом.
– Двое моих людей… головы, – очертил жестами что-то круглое хозяин, -
покатились капуста по степь. А я чудом спасся в горах.
– Слушай, мне все равно, во что ты в очередной раз выкрестился, и
барон ли еще, или уже нет. Но шайка у тебя солидная. И меня Вишняков
послал аж из Стамбула. Он, знаешь ли , хорошо платит.
– Господин мой, я честный разбойник, ночной степной разбойник. Я хоть
не татарин, но уважай хана: Аллах правит на небе, а хан на земле. Узнает -
моя голова… капуста, – провел рукой по шее, как могут рубить капусту.
– Мое дело – передать слова Вишнякова. А бояться тебе или нет – сам
решай, – и гость положил на стол увесистый мешок, звякнувший металлом,
46
звякнувший соблазнительно и убедительно. – Завтра будет идти персидский
купец, путь его – в Олешки и дальше в большие города. Товар дорогой, охраны
не более чем трое-пятеро человек.
Через минуту конь гостя, который уже было застоялся, снова поднимал
пыль на окраине Бахчисарая.
…Тем временем французский путешественник и его слуга, не
послушавшись совета двигаться лишь на рассвете и по вечерам, а в дневную
жару отдыхать, преодолевали верста за верстой раскинувшуюся крымскую
степь в направлении устья Днепра, в Олешки. Сразу за Бахчисараем Григорий
Орлик снял пышную и неудобную одежду персидского купца и сразу стал
обычным французским путешественником. «Немало имен и занятий суждено
было тебе, Григорий, сменить за последние годы, с тех пор как Украина
осталась за спиною, – плыли мысли в голове, как вон то марево впереди,
колебались и мерцали под размеренный шаг выносливого, хоть и усталого
коня. – Лейтенант прусского полка де Лазиски, адъютант коронного гетмана
Польши, он же капитан шведской гвардии Кароль Бартель, капитан
швейцарской гвардии Хаг, французский врач Ля Мот, только что персидский
купец, а нынче уже французский путешественник… А кем еще придется
быть?»
Уже через два месяца и одну неделю после аудиенции у французского
канцлера кардинала Флере получает важные документы короля Людовика ХV
и отбывает, как швейцарский гвардеец, в распоряжение французского посла в
Стамбуле. Совсем незнакомый шумный город с многочисленными
минаретами, которые стремительно возносились в небо, с крикливыми
рынками, где все, что захотите, со всего мира, и, конечно, со многими
посольствами и представительствами. Порта – государство сверхмощное, его
мнение весьма много весит и на востоке, и на западе.
Владея большинством европейских языков, швейцарский гвардеец
капитан Хаг быстро становится своим во многих посольствах, заводит
знакомства и обедает с посольскими людьми. Непринужденный и остроумный
капитан, будто шутя, собирает важную информацию и записывает ее в
невидимый блокнот памяти. Беспристрастный швейцарец не забывает к месту
подбросить
