отправились на Гору снова, но в этот раз их ждали. В сверкающем дворце Зируса, верховного бога с крокодильим взором, их поймали стражи-атланты и бросили в ноги господину. Вожди стали молить о пощаде. Зирус спросил: «Что же толкнуло вас воровать у меня?», и тогда самый смелый, самый бесхитростный из пленников сказал просто: «Мы плохо живем. А вы – хорошо. Это несправедливо». Казалось, за такое Зирус должен был убить несчастных, но ответ неожиданно ему понравился. Поговорив с вождями еще немного, он промолвил: «Я понял», отпустил их и глубоко-глубоко задумался. Зирус прежде не знал такого слова – «справедливость». Никто из богов не знал, просто потому, что с несправедливостью на Святой Горе не сталкивались. Здесь верили: тот, кто трудится изо всех сил – как трудились пещерные жители, добывая пищу и обогревая друг друга, – просто не может «плохо жить». Поэтому встреча изменила не только людей, но и богов.
Решив, что люди правда заслуживают помощи, Зирус и принес в наш мир волшебство. Он отметил тех дерзких вождей и еще нескольких понравившихся младенцев знаками на запястьях – горящими стрелами – и наделил особыми силами. Могущественными: создавать огонь, летать, находить подземную воду, исцелять, предвидеть судьбу. Так, казалось ему, он восстанавливает справедливость. Ту, о которой пока слишком мало знал. Увы, Зирус переоценил людей: через несколько поколений они возгордились. Волшебники сговорились и решили напасть на Святую Гору, чтобы взять оттуда что-нибудь еще. Конечно, у них не получилось, ну а рассерженный Зирус в наказание ослабил их магию: отнял полеты, и власть над пламенем, и все, что могло причинять сильный вред. Тогда же ввел первое правило: рано или поздно волшебники теперь становились калеками и сходили с ума. Люди присмирели. Жизнь продолжилась. Демос волшебника больше не считался даром, чаще – отсроченным проклятием.
Шло время, волшебники продолжали рождаться то там, то тут. Люди уже не жили в пещерах, огонь добывали без колдовства, строили города, возделывали поля. К Святой Горе приносили дары – в благодарность за давнее милосердие и в знак извинения за давние дерзости. Носили эти дары, как правило, волшебники. Так с ними познакомилась жена Зируса, прекрасная Гестет, богиня с кошачьими глазами и ушами. Она полюбила общаться с волшебниками, а они были милы и добры с ней.
Среди волшебников у Гестет вскоре появилась подруга – настоящая подруга, с которой они плели друг другу венки, собирали ягоды, купались в море. Гестет тайно проводила ее на Святую Гору и тайно же ходила к ней в дом смотреть на людской уклад, эти двое очень любили друг друга, да и другие волшебники все больше нравились Гестет. А потом настал роковой день. Любимая подруга изувечилась, ослепла и сошла с ума. Когда эта женщина напала на своих детей и на попытавшегося защитить их старосту деревни, Гестет пришлось убить ее, и сердце богини разбилось. Она вернулась домой к мужу и сказала: «Волшебники давно искупили вину. Все это несправедливо». Муж не согласился с ней и не смягчил правило. Тогда она ввела другое: создала второй демос. Гасителей. И навеки связала их с волшебниками.
Очевидно, как все пошло дальше, правда? Люди никак не могли жить нормально, у богов постоянно находился повод для расстройства, они лезли в наше существование только больше и вводили новые, новые правила. Рыбохвостые сестры-плаксы Окво придумали странников и наделили клеймом-кораблем, обязав раз в определенное время отправляться на поиск новых земель, чтоб меньше воевать за старые. Тигрозубый Арфемис, который, пожалуй, больше всех богов любит понятие «справедливость», вообще издевается над нами по полной: создал демос законников, отмеченный весами и способный распознавать ложь, проклял регалии так, чтобы они убивали любого, кто засидится на троне больше двадцати лет… Гадостный Арфемис. Именно из-за него я сейчас оказалась там, где оказалась.
Обо всем этом я думаю под методичный скрежет: Скорфус носится вдоль отвесной стены в десятке шагов от телеги и покрывает камень заковыристыми письменами на одному ему и богам понятном языке. Больше похоже на кружевной рисунок, а каждая бороздка, каждый завиток, едва проступив, наполняется слепящим красным светом. Когда мой гениальный кот распишет всю стену, мы наконец сможем вернуться домой.
– Скоро там? – кричу я: для меня знаков уже довольно много.
– Попробовала… бы… сама… – пыхтит он, и на каждую паузу приходится еще по одному росчерку когтей, еще по одному символу.
Может, я бы и попробовала, мне не жалко ему помочь. Вот только где мне? Холодный порыв ветра задевает по щеке, и я ежусь: не понимаю, откуда дует, этот поцелуй или, скорее, укус сквозняка уже не первый. Не хватало еще простудиться. Мерзкие пещеры…
Вздохнув, я отвожу глаза от мечущейся черной фигурки, затем от лениво разлегшейся на камнях ящерицы и, наконец, опять смотрю в противоположный конец телеги. Монстр открыл глаза, но лежит все так же безжизненно, таращится в одну точку; грудь, перетянутая веревками, чуть-чуть вздымается. Наверное, я хотела бы знать, о чем он думает. И думает ли.
– Как полагаешь, я убью тебя? – интересуюсь я, прикусив угол губы. – Да, да, это я тебе.
Он смотрит на меня секунду, не больше, и снова упрямо дергает подбородком.
– Может, и стоило бы, – бросаю я. – После того, как ты поступил. Ты ведь мог стать великим вопреки всему, отец так надеялся на тебя…
Он смеется. Потом кашляет.
– Это того не стоило, правда.
Он опять закрывает глаза. Я скольжу взглядом по веревкам, опутывающим его тело. Железные когти замотаны аж тройным слоем, эта рука прижата к телу так плотно, что, наверное, туда уже вообще не поступает кровь. И снова мне становится жаль. Я говорю мягче:
– Потерпи. Скоро мы будем дома. Если, конечно, ты помнишь дом.
Он все так же не отвечает. Я сжимаю зубы, резко встаю и выкарабкиваюсь из телеги, спрыгиваю на сырые камни, выдыхаю слабое облачко пара. Кажется, будто меня дразнят уже два кружащихся порыва ветра. Бр-р. Нужно пройтись: согреться и прояснить голову. Нужно перестать думать как о будущем, так и о прошлом, сосредоточиться на настоящем.
Пещера большая и почти идеально круглая – уже это намекает на ее искусственность. Стены гладкие, легонько отливают масляной радугой – скорее кварц, чем гранит. Если приглядеться, за этой темной полупрозрачностью можно рассмотреть силуэты – каких-то огромных волосатых слонов, костистых бескрылых драконов, кораблей, у которых горят окошки. Несколько человеческих скелетов. Несколько далеко не человеческих – с крыльями, с огромными черепами. «Осадочная порода времени» – так это назвал Скорфус, когда, попав сюда впервые, я чуть
