вдалбливали эти истины. Учителя и вожатые твердили, что мы живем в обществе всеобщего благосостояния, самом лучшем и счастливом на протяжении всей истории человечества. Наше будущее было прекрасно, но надо было быть бдительными — у нас много врагов: капиталисты только того и ждут, чтобы отобрать у нас все, что мы имеем, и превратить нас в рабов. Моего отца учили, что в любом случае он должен быть готов отдать жизнь за родину, за коммунизм.
В 1941 году счастливое детство моего отца оборвалось. Когда стали поступать сообщения об отступлении Красной армии, отец спросил у своего отца, что происходит, но тот не сумел ответить. В разговоре с одноклассником мой отец высказал свое недоумение по поводу наших поражений. Данный разговор дошел до моего деда. Он сказал своему сыну следующее: «Аркаша, правда то, что ты говоришь, или нет — это не важно. Важно, что думают люди. Нельзя каждому встречному-поперечному выкладывать все, что может взбрести в твою самоуверенную голову. Тебя назовут пораженцем. Все подумают, что ты набрался этих идей у меня или мамы. Ты хочешь, чтобы на нас донесли? Ты знаешь, что делают с предателями. Их расстреливают. Ты хочешь, чтобы нас расстреляли? Ты уже достаточно большой, чтобы соображать, что к чему. Держи язык за зубами, говори только то, чему тебя учат, делай то, что делают другие, и храни свои мысли при себе — тогда все будет в порядке».
В конце 1944 года у моего отца состоялось знакомство с чекистами. Вместе со своим приятелем он посетил церковь на Рождество. Зажженные свечи, пение, запах ладана, торжественность обряда и роскошь одеяний священника — все это удивило и очаровало его. Однако на следующий день его вызвали в НКВД к подполковнику Мигулину. Седой, изможденный человек, сидящий за заваленным бумагами столом, сказал отцу, что он совершил серьезную ошибку, побывав в церкви, но что он может ее исправить, назвав тех, кто был с ним. Там, кстати, присутствовали несколько ответственных чиновников Евпатории, членов партии. Но мой отец сказал, что в толпе никого не узнал, и вышел из отдела НКВД с напутствием перестать шляться по церквам.
Школу отец закончил в 1949 году и не очень представлял себе, какую профессию выбрать. Одно время он хотел стать летчиком, как старший брат Геннадий, затем пристрастился к кино, интересовался и режиссерской работой. В Евпатории он играл в любительских кружках и проявил своеобразный талант. А когда он приехал в Москву, как я уже отмечал, снимался в эпизодической роли в фильме «Встреча на Эльбе». Известный актер П. Кадочников подарил ему тогда открытку со своей фотографией из фильма «Повесть о настоящем человеке» с надписью: «Аркаше — другу». Однако отец не захотел профессионально сниматься в кино. В фильме «Встреча на Эльбе» его заставили десятки раз подниматься и опускаться с трапа самолета. «Нет, это не для меня», — решил он. А тут Ю.А. Жилин, двоюродный брат отца (будущий ответственный работник Международного отдела ЦК КПСС), учившийся в Москве в МГИМО, уговорил Шевченко попробовать поступить в элитный институт, готовивший дипломатические и политические кадры. В то время в институт было поступить гораздо проще, чем в брежневские времена. Сейчас же надо иметь деньги — стоимость обучения составляет от 5 до 7 тысяч долларов в год, да и это не гарантирует поступления в вуз для избранных и богатых людей.
Во времена отца имелась какая-то степень интеллектуального конкурса (по литературе, истории и географии — главные предметы для поступления — отец имел пятерки), хотя критерием для приема являлись не одни только отличные отметки. У Аркадия Шевченко в семье все было в порядке, и никто не занимался антигосударственной деятельностью. Его отец занимал генеральскую должность. Кроме того, у будущего студента МГИМО была специальная рекомендация Евпаторийского райкома партии. Помимо этого, МИД СССР после войны весьма нуждался в дипломатических кадрах. После снятия в 1939 году М.М. Литвинова с поста наркома иностранных дел (он оставался заместителем до 1943 г.) из наркомата стали выгонять евреев, а они составляли большинство в руководстве и среди послов. В.М. Молотов, в частности, вспоминал, что Сталин приказал тогда ему убрать из наркомата всех евреев. Бывший ректор Дипломатической академии, профессор В.И. Попов отмечает, что недостаток квалифицированных дипломатических кадров стал ощущаться в конце 30-х годов, когда было репрессировано более 100 дипломатов, в том числе послы в четырнадцати странах, среди них Розенгольц (полпред в Англии), Крестинский (замнаркома, посол в Германии). Арестовали уже после войны И.М. Майского (посла в Англии), обсуждался вопрос об аресте М.М. Литвинова. Даже о таких видных наших дипломатах, как Чичерин или Литвинов, о которых весь мир говорил с уважением, руководство страны отзывалось уничижительно.
В 1946–1948 годах, как отмечает В.М. Фалин, закончивший институт в 1950 году, МГИМО тоже попал в полосу репрессий. Слухи ползли самые разные — кто-то во время учебы скрыл, что общался с «врагами народа»; других вроде бы разоблачили в связях с реальным врагом в годы войны; третьих якобы уличили в принадлежности к «тайной группе», изучавшей по ночам книги Л. Троцкого, Н. Бухарина и др.
Как подчеркивает Л. Млечин, в общей сложности в Наркоминделе было репрессировано две с половиной тысячи сотрудников, посадили полсотни полпредов, почти всех руководителей отделов.
Этим объяснялась острая нехватка дипломатов, особенно на руководящих постах, на которые назначались даже выпускники МГИМО. 1 сентября 1949 года отец стал студентом международно-правового факультета МГИМО. Он изучал французский язык, чтобы впоследствии работать во Франции. В те времена во главе каждого курса стоял начальник, обычно офицер или бывший офицер МГБ (затем КГБ). Начальник курса обладал полномочиями контролировать абсолютно все, даже личную жизнь студентов.
Бывший начальник аналитического управления КГБ СССР, генерал-лейтенант в отставке Н.С. Леонов, который поступил в МГИМО в 1947 году, в своей книге «Лихолетье. Секретные миссии» вспоминает, что институтские годы в целом остались в его памяти как тяжелое и неприятное время. Это был не храм науки, а карьерный трамплин. Студенты были трех мастей. Одни, так называемые «зеленошляпники», принадлежали к партийногосударственной элите. В нее входили дочери Молотова, Косыгина, маршала Жукова, сыновья министров. Второй по влиятельности, но очень тонкий слой составляли бывшие фронтовики. Они поступали на льготных условиях. Их звали стариками, так как они были на несколько лет старше остальных студентов. Многочисленной, но затюканной, презираемой массой были выходцы из простолюдинов, особенно из провинции. Без влиятельных родителей, опыта жизни они были тихими зубрилами, которые вели нескончаемую борьбу за выживание. Леонову, как и моему отцу, выпала честь принадлежать к этому
