Шевченко Геннадий Аркадьевич
Побег из коридоров МИДа. Судьба перебежчика века
Верной спутнице жизни Шевченко Нине Егоровне, жене, с которой я счастливо живу почти четверть века, и сыну Аркадию посвящается
Введение
ГЕРОЙ САМОГО ГРОМКОГО ПОЛИТИЧЕСКОГО СКАНДАЛА XX ВЕКА
В ночь с 6 на 7 апреля 1978 года произошло событие, сообщение о котором в течение года не сходило со страниц западных газет и передавалось по всем основным радиостанциям, — из четырехкомнатной квартиры в центре Нью-Йорка исчез мой отец, Чрезвычайный и Полномочный посол СССР, заместитель Генерального секретаря ООН по политическим вопросам и делам Совета Безопасности Шевченко Аркадий Николаевич — фактически главный человек в ООН после Генерального секретаря этой организации.
Перед побегом отец испытывал следующие чувства: «Я в последний раз взглянул на спящую жену, оставил ей конверт и вышел. И тут страшная мысль пронзила меня: служебный лифт не работает после двенадцати ночи (отец жил на двадцать шестом этаже. — Г.Ш.). А обычным лифтом я тоже не могу воспользоваться без риска столкнуться с кем-нибудь из советских граждан, живущих в этом доме… Взяв сумку и портфель в одну руку, я открыл дверь на лестницу. Она была плохо освещена, бетонные ступени чернели в темноте, металлические поручни скользили под потной ладонью. Я вынужден был остановиться. Сжатые пальцы ломило. Портфель бил меня по коленям, я спотыкался. После пятого пролета надо было передохнуть. Сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди… Наконец я осторожно открыл тяжелую дверь… и вышел в узкий проход, ведущий на улицу… Меня била дрожь… на другой стороне улицы стоял белый автомобиль с потушенными сигнальными огнями.
Все в порядке. До машины было всего метров пятьдесят, но это расстояние показалось мне огромным и опасным. В темном подъезде мог стоять агент КГБ… он наверняка мог иметь при себе нож или пистолет… Весь план показался мне вдруг совершенно нереальным, и я побежал»[1]. Добежав до машины ЦРУ, отец сказал: «Поехали».
Сотрудники ЦРУ специально снимали квартиру на два этажа ниже апартаментов моего отца, однако во время побега они ждали его в машине внизу.
Моя мама по совету самого близкого и преданного друга отца Г.С. Сташевского сообщила о случившемся в Постоянное представительство СССР при ООН, и ей сразу же предложили переехать туда. За ней тотчас же пришел офицер госбезопасности. Возможно, это была ее ошибка. Бывший начальник управления «К» (внешняя контрразведка) Первого главного управления КГБ генерал О.Д. Калугин отмечает, что жену Шевченко сразу же изолировали после побега ее мужа. Интересно, что маму поселили в представительстве в квартире номер 13, которую занимал во время своих ежегодных приездов в Нью-Йорк А.А. Громыко с женой. Большую часть времени мама, и, видимо, не случайно, проводила в квартире резидента КГБ в Нью-Йорке генерала Ю.И. Дроздова, жену которого, по словам генерала, хорошо знала. Мама раскрывалась перед генеральшей в долгих беседах, твердила, что не верит в «предательство» мужа, перебирала в памяти всю жизнь. «Она по-настоящему была жертвой, которую принес Шевченко своим новым хозяевам, предав ее и своих детей», — утверждает далее Дроздов в своей книге «Записки начальника нелегальной разведки». Когда моя мама встретилась после побега мужа с Дроздовым, то, обратившись к нему на «ты», первое, что она у него спросила, было: «Скажи мне — это правда?»
Любопытно, что моя мама дружила с женой резидента КГБ. Он признал данный факт в интервью автору книги «Гении внешней разведки» Н.М. Долгополову. Дроздов говорил, что жена Шевченко была красивой женщиной и олицетворяла здоровую часть этой семьи. После побега Шевченко она вела себя весьма сдержанно. Такая женщина, по мнению генерала, играла существенную роль в привлечении внимания к своему супругу.
Самым трудным для моего отца оказалось сообщить жене о своем решении. С первых дней их брака ее сокровенной мечтой было видеть мужа в верхнем эшелоне власти в СССР. Если бы отец открыто предложил ей начать жизнь в стране, которую она не любила и не понимала (маме нравились лишь вещи, которые можно было купить в США и выгодно продать в Москве), она пришла бы в ужас. Поэтому отец не мог обсуждать с ней свои планы, до того как он получит одобрение американцев остаться в США. Мама могла случайно выдать отца в разговоре. К тому же она могла не согласиться с ним и попытаться ему помешать. Она была женщиной решительной и вполне способной пойти к Громыко, который ей симпатизировал, или к резиденту КГБ и сказать, что ее муж плохо себя чувствует или слишком устал и ему хорошо бы ненадолго отправиться в Москву.
Следует подчеркнуть, что еще в конце 1975 года отец намекал маме о возможности остаться в США В ответ она сказала ему следующее: «Что все это значит? Пусть так думают другие. Ты хочешь сказать, что не собираешься возвращаться домой? Ты что, хочешь остаться тут навсегда? Тогда оставайся один. Я не собираюсь вечно жить в этой стране. И вообще, подумай о своем будущем — оно не здесь, а на Родине».
В своем весьма странном письме, которое мой отец оставил маме вместе с 6 тысячами долларов, перед тем как навсегда перейти к американцам, он писал: «Лина! Не устраивай паники по поводу того, что ты не знаешь, где я сейчас нахожусь. Не звони в миссию или в ООН. Я с тобой свяжусь и все объясню подробно через некоторое время». Письмо было подписано весьма необычно: «А. Шевченко» (не Аркадий) и датировано «4–5 апреля» (слово апрель было написано по-английски). На обороте листа содержалась жутким почерком нацарапанная записка отца для Сташевского: «Геннадии! Господи, что же с тобой, все представительство знает, что тебя нет ни дома, ни на работе. Как будто все в заговоре, только я ничего не знаю». По тексту письма видно, что отец был «не в себе», и данное его решение было вынужденным шагом. Интересно, что следователи КГБ считали, будто эта приписка к письму «была адресована Геннадию — сыну Аркадия Шевченко». Да, опыта у них не занимать! Как известно, в то время я находился в Женеве. Видимо, данное письмо мама показала лишь Сташевскому. Он сразу же сказал ей, чтобы она его уничтожила. Однако мама передала письмо генералу КГБ Дроздову. Когда отец позвонил жене утром, на его звонок ответил незнакомый мужской голос. Как Шевченко отмечал в
